Девушка стояла посреди туманного двора и наблюдала, как постепенно крестьяне начали удаляться в свои продуваемые хижины. Действительно, за считанные секунды на улице наступила кромешная тьма, и только огни домашних фонарей слегка освещали окружающую территорию. Затихли далекие звуки шумной городской жизни, и на ее смену пришла глухая тишина.

После того, как прозвучал последний щелчок в замке, Алинея направилась домой, положив в карман связку серебряных ключей. Мать устало сидела за столом и задумчиво перебирала вилкой в тарелке. Медовые глаза скользили по краю деревянной поверхности, и, застыв на секунду, они взглянули на потухшую дочь.

Нела и Алинея сидели друг напротив друга и не говорили ни слова. Искрящиеся языки пламени белых свечей догорали и напускали сонливость. Безмолвие длилось до тех пор, пока на тарелках не осталось ничего кроме костей вчерашней убитой курицы.

– Алинея, слышала, Конрад скоро должен прибыть обратно в свои владения! – Издалека начала говорить Нела с взволнованным голосом, будто женщина говорила о себе, а не о дочери. – Ты же понимаешь, что это прекрасная партия для тебя, и ты ни в коем случае не должна отказываться от возможности получить от жизни большее, получить то, что пока тебе не ведомо.

Алинея не перебивала и до конца слушала слова матери. Внутри закипала злость. Темноволосая девушка старалась держаться изо всех сил, и всякий раз, когда произносилось это проклятое имя, Алинея невольно вскидывала бровь и тихо хмыкала.

– Я знаю, что ты хочешь мне сказать, так что сразу скажу, что ты без всяких обсуждений выйдешь за него! – Алинея не всегда могла видеть мать такой. Обычно, она более спокойна и сдержана в словах, но в последнее время в ней видеться заметная перемена. Кожа, как и цвет глаз потускнели, будто потеряли свою искру и утратили свои надежды вместе с мечтами.

– Мама, я задыхаюсь! Мы еще не стали законными супругами, а я уже понимаю, что моя жизнь закончена.– Впервые за все время дочь открывает душу своей матери. И эта новая черта отношений удивила не только Алинею, но и всех слуг, что подбрасывали дрова в еще тлеющий камин.

– Ты не должна такого говорить! У тебя нет ни малейшего понятия, какая жизнь жестокая и несправедливая. Не все получается так, как мы хотим, поэтому молчи и терпи. Заглушай свою боль, и все скоро пройдет. Ты будешь счастлива, моя дорогая. – Голос смягчился и приобрел совсем другую сторону. Будто женщина понимала, о чем говорит, будто она прожила сама это чувство и теперь хочет помочь дочери закрыть в клетку птицу, что рвется из груди навстречу свободе.

На черных ночных глазах проступили слезы. Они из последних сил пытались не вытекать из берегов, но не выдержали и каплями скатились по бледной скале. Алинея хотела отвернуться, чтобы зоркая Нела не увидела неподобающее проявление слабости. За окном поднялся ветер, застучали крупные капли по мутным стеклам дома. Собаки, что сидели возле ворот, радостно залаяли, будто непогода была их хозяином. Маленькие огоньки кандилябров качались в шторме то вправо, то в другую сторону. И, казалось, душевная вьюга Алинеи нашла пристанище в взбушевавшейся природе.

Через секунду послышалось, как огромная железная дверь с размахом захлопнулась.

– Отец пришел!– То ли с ноткой страха, то ли с облегчением промолвила Нела. Она, не задумываясь, кинула дочери полотенце, чтобы просушить им мокрые от слез щеки.

Нела не была нежной натурой, и она никогда не старалась облегчить жизнь своего родного дитя. В ее воспитании всегда было место наказаниям, трудностям или порой жестокости. Но несмотря на всю каменистость сердца, сейчас она проявила другую сторону своей души. Отец в семье был неприступной стеной, который не терпел, когда в доме утаивали от него важные вести. Сейчас Нела и Алинея понимали, что их разговор должен остаться только между ними. И слезы на багровых щеках могли бы предательски выдать недавний разговор.