Тот вскочил с места, неловко опрокинув на пол лежащие перед ним бумаги. Он зарделся как красна девица, чем привел Дубровскую в еще большее замешательство.

– Вы, должно быть, мой адвокат. Как хорошо, что вы меня навестили.

Такой любезный прием несколько смягчил боевой настрой Елизаветы. Она еще не распрощалась с тайной надеждой кинуть это бесперспективное дело. Правда, сегодня она выглядела скромно, как и полагается приличному адвокату. Темный деловой костюм, портфель с бумагами, неброский макияж – и никаких женских завлекалочек.

– Понимаете, я попал в жуткую ситуацию, – признался Климов почти шепотом. – Они думают, что я виновен.

«Хм! Я, кстати, в этом почти не сомневалась».

– М-м… А вы разве не признали свою виновность?

Мужчина вздохнул, затем задрал рубашку. На теле отчетливо были видны следы побоев. Багровые полосы уже затянулись корочкой, но все равно выглядели ужасающе.

– Видите?

– Что это?

– Цена моих показаний. Я просто не выдержал. Они требовали признания. Я сломался.

Климов уронил голову на руки и разрыдался. Елизавета не знала, что и думать. Во всяком случае, это не походило на спектакль.

– Вы мне поможете?

Парадоксально, но такие слова Елизавета в своей недолгой адвокатской практике слышала впервые. Ей отчаянно не везло с клиентами. Первый из них, главарь боевиков одного из крупнейших преступных сообществ области, конечно, нуждался в помощи. Но доведенный безумным прессингом оперативников до состояния комнатного растения, он мог только таращить на адвоката глаза и чесать свое интимное место. Второй клиент, некий Петренко, в конце концов признанный невиновным в убийстве, не обращал на своего защитника никакого внимания. Поэтому простая и бесхитростная просьба Климова польстила Елизавете. Его глаза просто молили о помощи.

«То, что при задержании некоторые особо нервные работники правоохранительных органов распускают руки, – далеко не новость. Иногда, кстати, их понять можно. Трудно удержаться от эмоций, когда перед тобой детоубийца или насильник. А тут попался знаменитый Чулочник, беспощадный монстр, из-за которого жены и дочери тех же оперативников после девяти вечера не рисковали появиться на ночной улице без сопровождения…»

Но Елизавета не решилась озвучить Климову свои мысли. Вместо этого она почти робко произнесла:

– Это будет сделать непросто. Вы должны отдавать себе в этом отчет. Вас арестовывают прямо на месте происшествия, всего в нескольких метрах от трупа. Потом вы даете признательные показания. На вещах убитой находят отпечатки ваших пальцев. Что я могу сделать? Максимум – при удачно построенной защите я смогу отвоевать у суда пару лет. На большее не стоит и надеяться.

– Но я невиновен! – воскликнул Климов. В его голосе сквозило отчаяние. – Вы верите мне?

– Предположим, что так. – Елизавете не хотелось спорить. – Но как вы объясните эту абракадабру с уликами? Хорошо, я верю, что признательные показания у вас просто выбили. Такое бывает. Но все остальное?

– Это все ложь. От первого до последнего слова. Я все могу объяснить. Все!

Климов волновался. Фразы набегали одна на другую, а целостной картины событий недавнего прошлого так и не получалось.

– Это все ужасная ошибка! Роковое стечение обстоятельств! Клянусь, я говорю чистую правду.

Елизавета была в замешательстве. Она не видела пока никаких перспектив в этом деле, но горячие заверения ее клиента в собственной невиновности, неумелые попытки хоть как-то защитить себя смутили ее.

«Если бы он был виновен, как пить дать он бы сумел сочинить складную историю, в которой выглядел бы безгрешным ягненком. Но он так волнуется, что, похоже, на самом деле невиновен. Да еще следы побоев на теле… Но, как бы то ни было, обнадеживать его я не должна».