Володя только пожал плечами: действительно, Цветков работал превосходно – точно, быстро, спокойно и удивительно расчетливо.

– Священнодействовать никому и нигде не рекомендую! – сказал Цветков, размываясь, когда раненых больше не было. – Меня от этого тошнит: «артист играет на нервах, художник пишет кровью, ваять, творить, опоэтизировать, умные руки хирурга, гениальные пальцы скрипача!» А вам, наверное, нравится?

Сбросив маску и шапочку, закинув энергическим и красивым движением русые волосы, чтобы не падали на лоб, он щелкнул портсигаром и, заметив, что Володя глядит на его руки, сказал:

– Трофейный! Я этого фашистюгу сам убил. Между прочим – золото. Когда будет куда – сдам на нужды войны.

– Как же вы его убили? – спросил Володя. Он внезапно почувствовал себя так, как будто Цветков уже кончил ту школу, куда его только что определили. – В бою?

Вишневые, «лук Амура», сильно вырезанные губы Цветкова дрогнули, но, словно раздумав улыбаться, он нахмурился и не торопясь рассказал:

– Детский крик произошел у нас в медсанбате. Едва развернулись и я спать залег в землянке – десант. А сплю я крепко, должен вам доложить. Проснулся – слышу большой джентльменский набор: ножами, сволочи, наших докторш режут, – потом выяснилось. У меня тогда коровинский пистолет был. А возле топчана – окошечко. Вижу фасонные офицерские сапожки. Стоит обер-лейтенант, любуется. Долго я целился, тут промахнуться нельзя. Согласно всем своим знаниям анатомии, так, знаете, атлас перед глазами и перелистал. Хорошо выстрелил, элегантно!

Только теперь разрешив себе улыбнуться, он раскрыл портсигар и предложил Володе:

– Возьмите! Турецкий табак.

– И сигареты сохранились?

– А я ведь их зря не курю. Только в исключительных случаях.

– В каких таких исключительных?

– А в таких, например, – словно отвечая на недавние Володины мысли, сказал Цветков, – в таких, коллега, когда не ногу приходится ампутировать, а ножку существа, еще даже не умеющего говорить, но уже пострадавшего от фашистских варваров. Вот в каких случаях… Понятно?

– Вполне. Но как же вы все-таки тогда выжили?

– А нас танкисты выручили. Тут же рядом в лесу оказались. Но только от медсанбата мало кто остался.

– Неужели и докторов…

– И докторов! – охотно подтвердил Цветков. – И Надежду Михайловну, старенькую нашу докторшу-терапевта, – ножом. Это ведь война особая, небывалая, тут удивляться нельзя, тут только задача в одном: всем уметь убивать, потому что убивать палачей докторам не противопоказано, а даже рекомендуется. Хотите выпить?

– Давайте! – охотно и весело сказал Володя.

Цветков вытащил из заднего кармана брюк фляжку и протянул Володе.

– На имена! – предложил он. – Меня зовут Костя. А вас?

– Володя.

– И сразу на «ты»! – предупредил Цветков. – Понятно? Короче, ты за меня, Владимир, держись, не пропадем. У тебя оружие имеется?

– Да я же штатский, – краснея, сказал Устименко.

– Я дам, у меня еще один такой «вальтер» в запасе. В Греции все есть.

И Цветков совершенно мальчишеским жестом – хвастливым и широким – протянул Володе пистолет.

– Танкисты подарили, я им понравился, хотели у себя оставить, не вышло почему-то. На и помни доктора Цветкова – какого ты парня повстречал…

– А какого? – веселясь и радуясь неожиданной дружбе, спросил Устименко. – Чем ты такой особенный, Костя?

Медленно улыбаясь и показывая ровный ряд ослепительно белых и крупных зубов, красавец доктор прищурился и спокойным голосом произнес:

– Во-первых, я великолепный хирург.

– Великолепный? – немножко даже неприлично удивился Володя.

– Великолепнейший! – нисколько не обидевшись на Володино удивление, подтвердил Цветков. – Во-вторых, я хороший товарищ, честный человек, я – храбрый, красивый, сильный, ловкий…