В 1945- 1947 годы мама работала председателем колхоза. Она садилась верхом на лошадь и ехала в район Опеченский Посад, за указаниями, что в первую очередь сеять какие озимые и что из овощей. В годы правления Сталина многие семьи выехали из деревень, а также уехали из Узмени. Мама переживала, работать никто не хотел за палочки, и она тоже не очень хотела работать председателем. Вскоре она перешла работать простой колхозницей.

Хочу особо рассказать о заготовке сена скоту на зиму. Покосы делили, маме досталось вдоль озера. Она никому не доверяла отбивать и точить косу. Всегда косу отбивал отец. Он садился на чурбак из сосны. Впереди его железная «бабка». Он клал косу-литовку на «бабку» и специальным молоточком вытягивал железо вперед, затем молоточек переворачивал и по тонкому краю вдоль косы литовки проводил силой молотком. Острое лезвие, как бритва, блестело и сверкало на солнце.

Мама вставала рано и шла на покос. А мы всей семьей потом собирали сено в кучи, а затем выбирали солнечные, теплые дни и метали сено в стога. Мама очень любила косить. Десять мужчин за ней не могли угнаться. За летний сезон она накашивала сорок тонн сена – это десять стогов, для колхоза 1 Мая, а одиннадцатый стог себе на коровушку. Господь наделил маму сказочной богатырской силой. Эта богатырская сила возникает в момент труда. Она всегда косила мощно и вдохновенно.

Весь этот пыл в труде отражен у поэта А. Кольцова.

В траве мама толк знала. Колхозники кидали жребий, и если плохая трава попадалась, то мама говорила трава «отаева» – такую траву животные не хотят есть, она жесткая, грубая, острая. Мама шла собирать по кустам. Так мы три – четыре недели в августе лазили между кустов и собирали траву в валки, затем вывозили сено на лошади и метали в стог для нашей коровушки.

В 1950 году в нашей семье родилась еще одна девочка, пухленькой, очень красивой, с вьющимися волосами. Девочка – настоящий ангелочек. Отец очень хотел, чтобы родился сын, но родился такой ангелочек, что он даже ни разу не вспомнил о сыне. Папа назвал ее Тамарой. Нас очень интересовало, почему Тамара? Отец ответил: «Когда мы освобождали Польшу, во время войны, в одном из селений к нам подбежала девушка, необыкновенной красоты. Она стала обнимать солдат, что-то говорила, но солдаты ее не понимали. Потом она подбежала к отцу (по его рассказу) и сказала: «я – Тамара». Если останешься жив, то приезжай. Я полюбила тебя. Она в руки сунула фотографию и адрес. Возвратившись с войны, отец написал письмо Тамаре. Ответ долго не приходил. Но спустя какое-то время пришел ответ от соседки. Она писала, что Тамара погибла. Отец вспоминал, спустя много лет, что ее смерть загадочная.

Мама вставала рано и топила русскую печку, ставила чугуны с супом, кашами, картошкой. В деревне не было электричества. Во всех избах горели керосиновые лампы. Лампы наполнялись керосином, вставлялся фитиль. Иногда он коптил, лампа вешалась над столом, где выполнялись все утренние работы. Замешивание теста, чистка овощей и другое. Русская печь занимала почти всю кухню и часть прихожей. Выполнена она из глины, ошостик из огнеупорного кирпича: свод, чело, изогнетка для дров. Возле печи стояли: ухваты, сковородник, щипцы, нож – косарь. Широкая заслонка, помело из веточек сосны, деревянная лопата. Уложив поленья дров рядками, секачем щепала лучинку, зажигала над сводом ее и подкладывала под первый ряд дров. Дрова, пыхтя, потрескивали и через несколько минут пламя охватывало всю печь. Дрова сгорали, жар оседал, помелом в загнеток заметались горящие угли. Затем ставились котлы, горшки и чело прикрывалось заслонкой. Часто в русской печи выпекался хлеб-каравай. Хоть вези на выставку этот красавец каравай, с румяной, блестящей корочкой. Запах душистого хлеба стоял целый день. В горшках ставили молоко и топили его до золотой корочки. Русская печь была спасителем от холода, на ней спали, прогревались при простудах, сушили одежду и обувь. Зимой, когда вставал тонкий лед на озере, отец отправлял нас на озеро ловить рыбу. Он нам давал в руки «чухмарь» и острый топорик. Около берега налимы и щучки зарывались в водоросли и смирно лежали. Через тонкий, прозрачный ледок просматривались рыбешки. Отец нас приучил с малолетства ловить рыбу в этот период года. Он приговаривал: «Что смотрите не провались под лед, чухмарьте около берега». Спустившись с горки, мы выходили на лед тонкий и прозрачный. Увидев через лед рыбку, со всей силой чухмарем делали удар, оглушив рыбу, которая всплывала, и через лунку во льду вытаскивали налимчиков в корзинку. Обычно рыбка подо льдом стоит парами, головами друг к другу. Наловив несколько рыбин на пирог, мы возвращались домой. До снега и трескучих морозов несколько раз мы выходили на лед. Сильные морозы сковывали льдом озеро, а затем выпадало много снега. С приходом снега катались на санях. Одни санки на всю семью и одни валенки. Высокая горка была на другой стороне озера. Санки большие самодельные, круто загнутыми полозьями из березы. В гору мы дети все вместе затаскивали санки. А затем все вместе спускались с горы. Санки набирали скорость, а у нас захватывало дух, затем санки натыкались на сугроб и останавливались, смех, потехи, крики неслись по озеру. Однажды отец решил сделать нам маленькие салазки. Он их выточил из куска березы. Впереди прикрепил два колокольчика, мама достала их из своего сундука. Кусок металлической пластины, отец закрепил на салазки, а сверху с помощью гвоздиков прибил по краям два колокольчика. На них мы сажали куклу и медвежонка (отец из шубы сделал его), колокольчики звенели, а мы радостно смеялись и под звуки колокольчиков пели песенки. Эту игрушку отца мы сильно берегли и любили.