– Не надейся улизнуть, – бросил волк, – согласившись с условиями ее игры, ты в ловушке. Окна заперты, и отворить ставни под силу лишь Хозяйке.

– Я и не собирался, – довольно ответил Рихтер, разглядывая замок на двери лишенной окна комнаты. То был прекрасный, сработанный мастером из-за Седого моря замок. – Что-то меня мутит, – прошептал Рихтер, – сделай выбор за меня.

Не успел волк ответить гостю, как тот рухнул на пол. По дыханию человека Хельгерд понял, что гость потерял сознание. Зверь выдавил из себя подобие смешка:

– Слабак.

Могучими лапами он поднял вора и внёс в первую попавшуюся спальню. Без лишних церемоний бросил тело на пол и, закрыв за собой дверь, улёгся в коридоре.

Позже, когда стены комнаты сотрясались от волчьего храпа, вор, скрестив на груди руки, принялся размышлять и подводить итоги прошедшего дня: «Во-первых, дверь хорошо смазана и не скрипит. Во-вторых, от меня теперь разит псиной ничуть не слабее, чем от самого пса. В-третьих, они не удосужились проверить мои карманы, осознавая превосходство своей силы». Беззвучно сняв с себя сапоги, вор поднялся с пола и, осмотревшись, стянул с кроватки одеяльце, насквозь пропитанное кровью. «Детей она убивает во сне», – сообразил он. Из одеяла вышла сравнительно неплохая котомка, и, закинув в неё сапоги, Крыса на цыпочках пошёл к двери.

Как он и думал, волк не проснётся, ведь не учует его запаха, а в том, что зверь не услышит его шагов, он, Рихтер, уверен. Отворив дверь и переступив через спящего Хельгерда, парень направился в сторону так называемой кладовой.

Впервые за долгое время Рихтер занимался делом, в котором был во сто крат искуснее любого вора Гриммштайна – ремеслом, обеспечившим ему славу и место в петле, поджидавшей его во всех городах страны. С упоением влюблённого юноши он ковырял отмычками личинку замка и, услыхав заветный щелчок, принялся ждать очередного взрыва волчьего храпа. Ждать долго не пришлось. Сняв с двери замок, он аккуратно надавил на дверь, и та беззвучно приоткрылась.

– Господь милосердны… – прошептал парень, созерцая драгоценные камни, поблескивающие в тусклом золотистом свете. Он увидел доспехи с отметинами когтей Хельгерда, золотые рыцарские цепи и иные сокровища, коих здесь было не счесть. – Красота… Не то что барахло в сундуках Рутгера.

Он не спешил набивать карманы. Опыт подсказывал ему, что это лишь мелочи и наверняка настоящее сокровище таится в самом сердце сокровищницы. Вор еще раз обернулся, и взгляд его упал на дверь, исцарапанную уже знакомыми ему когтями. «Псина тоже пыталась проникнуть в сокровищницу, – подумал он. – Вот только для чего?»

Аккуратно и все так же по-кошачьи он шёл, примечая самое ценное, как вдруг увидел спрятанный за небрежно раскиданными в углу комнаты доспехами сундук. На нем был замок много сложнее тех, что он привык ломать, и потому, не раздумывая, парень принялся за дело.

Сундук все никак не желал отворяться. Бешено стучащее сердце выдавало волнение, которое он не мог скрыть, даже если бы очень того захотел. Отмычка треснула в его руках, и Рихтер вспорол обломком ладонь. «Давай! – думал он. – Златоградский кот ловчее ковыряет крышку бака!» Капли крови неестественно громко падали на пол. Вор, видя тщетность всех своих попыток, начинал суетиться. Доставая каждый новый инструмент и ломая его, он пачкал кровью замочную скважину. Охотничий азарт брал свое, и он уже не думал останавливаться.

– Да открывайся уже! – прохрипел Рихтер, не замечая появляющуюся в дверном проёме тень. – Ломаешься, как монашка!

Волк тоже умел быть бесшумным, и, проникая вглубь комнаты, Хельгерд готовился к роковому молниеносному рывку, который должен был оборвать жизнь вора. Хельгерд тоже слышал стук сердца, но собственного, и этот звук манил его. Напоминал о былом и давно минувшем. О жизни.