«Значит она здесь», – с грустью подумал Насави. Ему не довелось встретиться с ней лично, но он испытывал к ней странную симпатию. Было жаль ее, эту своенравную гордую женщину. Любовь к Джалал ад-Дину, возникшая после одного взгляда, брошенного с крепостной стены, фиктивный развод. Вряд ли кто-то в это поверил, кроме самого султана. Мотивы ее поступка были очевидны. Но это был поступок, вызывающий, как ни странно, уважение, хотя и противоречил мусульманской морали.

Прежде чем доложить о нем правителю, Насави показал письмо вазиру. Ознакомившись с его содержанием, тот спросил:

– Отчего ты решил сначала показать его мне?

– В этом письме есть некоторые дерзость и неуважение. Это сквозит между слов, несмотря на то, что по форме оно – просьба.

– Пожалуй, – задумавшись на мгновение, согласился вазир, – но что с того?

– Правитель может разгневаться, – продолжал Насави, – и отказать ей. А сельджукская принцесса не заслуживает того, чтобы ей отказывали в такой малости, которую она просит. Она в самом деле достойна лучшей участи. Но дело даже не в этом, то есть не это главное. А главное то, что к ней благоволит Малик Ашраф. Принцесса может стать причиной недовольства и разлада между братьями.

– Теперь я понимаю, почему тебя приблизил хорезмшах, – сказал вазир, – но что же делать. Мы не можем утаить письмо от правителя.

– Вы можете сами увеличить пенсион, своей властью, сумма, о которой идет речь, невелика.

– Но там не указана сумма.

– Я просмотрел реестр пенсий, достаточно увеличить ее содержание на треть.

– Хорошо, – согласился вазир.

Через некоторое время об этом стало известно правителю. Он пришел в ярость. Вазир отказался от своих слов, и Насави угодил в зиндан из-за своей доброты. Но он не жалел о своем поступке. Ему казалось, что он отдает долги своего погибшего господина. Ибо, по его мнению, Джалал ад-Дин был несправедлив к ней. Вазир, видимо, чувствуя угрызения совести, постарался облегчить пребывание Насави в неволе, обещал при первой же возможности похлопотать перед правителем о нем.

– Ты пойми, – сказал он, навестив его в тюрьме, – если бы я взял на себя ответственность за это ошибочное решение, сели бы оба. И нам бы никто не помог. Я же тебя вытащу рано или поздно.

Но освобождение затягивалось, и Насави, изнывая от тоски и безделья, попросился на общественные работы.

– Но человеку вашего звания негоже убирать улицы, как простолюдину – сказал вазир.

– Если человеку моего звания подобает сидеть безвинно в зиндане, почему же мне не подобает убирать улицы, – резонно ответил Насави.

Выполнить эту просьбу вазир сумел без труда, и Насави стал под охраной убирать городские улицы.

Градоначальник жил в большом двухэтажном доме. Как это водится, половину дома занимали его домочадцы, а в другой половине он отправлял служебные обязанности. Али провели в большую комнату, где находились несколько человек. Судя по комплекциям и напыщенным выражениям лиц, это были важные персоны. Они вели беседу, которую не перервали даже при его появлении. Это было лишним подтверждением того, что они очень важные персоны. Прислушавшись к разговору, Али по некоторым словам и косвенным признакам догадался, что он присутствует на совещании людей, которых принято называть отцами города. Но он никого из них не знал в лицо. Кто их них был главным, определить было не трудно, поскольку всех присутствующих отчитывал один человек, с обритой наголо головой, невысокий, но мощного телосложения

Говорилось о взятии татарами Нахичевана. И это было плохой новостью. Али сразу подумал о Ладе.