Капля камень точит. Если вначале Лена отмахивалась от матери, от ее неуклюжих домыслов, связанных с мужем, посмеивалась втихаря над ней, то со временем вся эта мамина галиматья стала прорастать в ней. Порой ей начинало видеться подтверждение ее слов. Срабатывал принцип: если в этом случае мама права, значит и в остальном, наверное, тоже. Сколько раз Павел просил ее уйти жить на квартиру. Сколько намекал, что скоро точно не выдержит. Ни в какую. Сколько раз задавал простой вопрос – почему? Но ни разу не получил вразумительного ответа. Только детский лепет. Понятно было одно – никакая квартира, которую мог позволить себе снять муж, не шла в сравнение с папиными апартаментами. В дополнение ко всему Лена оказалась до крайности ревнивой женщиной. Впрочем, как и ее мать, всю жизнь донимавшая мужа претензиями, что тот ей изменяет. Количество собираемого негатива подходило к критической массе. Прибавилось еще и то, что с братом Лены – на почве разногласий с Елизаветой Кондратьевной, у Павла случилось пару серьезных стычек. Двадцатидвухлетний – достаточно инфантильный – молодой человек дважды в состоянии опьянения пытался ударить Павла. И если в первый раз Павел «отнырялся», уходя от кулаков, казалось, ни с того, ни с сего разъярившегося парня, и все, слава богу, успокоилось с приходом тестя, то в другой – драка случилась.

За несколько лет диверсионной работы, очень эмоционально проводившейся, теще, наконец, удалось добиться своего. Она торжествовала. В один из вечеров – пару недель назад, когда Павел пришел за остававшимися вещами, Елизавета Кондратьевна, обращаясь к дочери, почти прокричала с надрывом: «Ну что я тебе говорила?» По всему было видно, что на самом деле она обращается не к ней – к нему. «Ленке, – догадался, – она уже высказала это не раз».

– Я же говорила, – в ее голосе еще сильнее проступил гнев торжества, – не остановит его ребенок. Таких безответственных поискать еще надо, – теща победоносно проследовала в детскую комнату, громко, словно пытаясь напугать кого-то, хлопнув дверью, – Папочка твой, негодяй, пришел. Полюбуйтесь на него.

– Сама ты… – послышался плачущий голос сына, он всхлипнул, видимо, сдерживаясь, – Мой папа хороший.

Павла передернуло.

– Елизавета Кондратьевна… ну зачем вы так?

– А как с тобой прикажешь? – визгливо прокричала теща, – Ты же – подонок. Ребенка сиротой оставляешь.

«Затравили суки ребенка», – он чуть сдержался, чтобы не пойти туда. Но вовремя остановился, зная, что за этим может последовать.

– Алеша, – позвал, – Иди ко мне, сынок.

Мальчик вышел и растерянно посмотрел на него, видимо, не понимая, что ему делать дальше.

Павел подошел, сунул ему шоколадку и погладил по голове.

– Как дела… солдат? – вспомнил, что отвечал сын, когда его спрашивали, кем он хочет стать.

– Харлашо, – Алеша как-то грустно улыбнулся.

– Ну, хорошо это хорошо, – не нашел ничего лучшего сказать Павел, и снова погладил сына по голове, – Ну, беги, играй, – он посмотрел на жену, словно хотел что-то сказать.

Лена продолжала молчать: она за все время не проронила ни слова. Сидела в кресле, разглядывая ногти, и демонстративно не обращала на него внимания. Побаивалась матери, позорно позволяя ей вытворять гадости. «Совсем неадекватна. Не понимает, что так не должно быть. Что у нас своя… – сознание запнулось, не закончив мысль, – была…» В душе снова поднялась волна противоборствующих сил. И не хотелось уходить – оставлять сына: а вдруг бы все наладилось, вдруг жена перестала бы потакать теще? И понимал – дороги назад нет. Ничего уже не срастется. Разве что теща отдаст богу душу. Но, глядя на энергичность сорокасемилетней «мамочки», об этом не стоило и мечтать. «Эта всех закопает», – нахлынули чувства.