Уже в сентябре, в последние еще по-летнему теплые дни почти каждый вечер парни и девушки собирались на дебаркадере. Под крышей железной плавучей пристани для «ракет» – теплоходов на подводных крыльях – было темно, была хорошая акустика, и потому гитара и голос звучали лучше, чем где-либо. Звуковые вибрации, отражаясь от металлических стен создавали эффект пустой комнаты. К тому же почти полная темнота позволяла полностью раскрепоститься.

Дворовая песня, где припевом шел рефрен «некрасивая, несчастливая» пользовалась у местных девчонок особым вниманием. И сегодняшнее исполнение этого уличного шедевра исключением не явилось – вызвало восторги, потому что Паша всегда выкладывался по полной, внося в песню всю горечь своей неразделенной любви.

После небольшой паузы, завершившей выступление, девчонки наперебой стали просить исполнить каждая свое.

– Все! – Паша протянул инструмент парню, который сидел на перилах – напротив, – Следующий!

Раздались недовольные возгласы. Коля, его одноклассник и товарищ по секции бокса, склонился к уху:

– Наташка твоя здесь. Почти всю песню слышала. С Полинкой пришла.

Кровь прилила к щекам и ушам. Паша даже ощутил покалывание в них: «Слава богу, что не знал, – обрадовался, – Не буду петь, пока не уйдет».

Свершиться его утверждению, может быть, и было суждено. Но не в этом месте и не в это время. Две девушки в светлых, а потому заметных в полутьме дебаркадера платьях уже отобрали гитару у парня, воспользовавшегося паузой и бренчавшего что-то, подвывая, и совали Паше.

– Паш, давай еще что-нибудь…

– Давай что-нибудь из старых.

С минуту он отнекивался. Но девушки настаивали. К ним присоединились и другие. И дальше сопротивляться становилось неудобно. Либо нужно было делать, что просили, либо собираться под каким-то предлогом и уходить. А уходить не хотелось: хоть и не видел Наташу, но она была здесь – рядом. Он словно осязал ее всем своим существом.

– Паш, а давай «Пропажу», – сказал кто-то из девушек, – Пропажу… Пропажу, – раздались наполненные проникновенными чувствами голоса.

– Ну, ладно. Ладно, девчонки. Будет вам «Пропажа», – он словно извинялся – за то, что заставил себя просить, потому что в присутствии Наташи песня для него самого обретала такую актуальность, что исполнить ее перед любимой – подарок судьбы. Песня о двух влюбленных, потерявших друг друга, так соответствовала его переживаниям, что просто в яблочко. И он запел, возрождая в простоватых, с поучительным смыслом строках нехитрую жизнь: через собственную боль, через уживавшиеся, благодаря юношескому максимализму, отчаяние и надежду – через все то, что уже успел выстрадать и понять. Ему не нужно было призывать эмоции – они и так зашкаливали. Не он – они играли им: его, с еле заметным надрывом, голосом – инструментом обласканной любовью души. А когда в тексте вслед за кульминационным моментом пошла развязка, он уже напрямую обращался к Наташе, пророча ей – без него – страдания.

И когда-нибудь ты, совершенно одна,

В чьем-то старом, чисто убранном доме,

Подойдешь к телефону – смертельно бледна,

Наберешь затерявшийся в памяти номер…

Все тот же столь знакомый, но столь незаметный для неискушенного юного ума принцип «вот умру – поплачете» работал неизменно. Бесхитростные слова песни находили живой отклик в душах слушателей, а больше – слушательниц, заставляя их сопереживать герою, чьим воплощением оказывался Паша.

И ответит тебе чей-то голос чужой:

«Он уехал с другой – нету адреса даже».

И заплачешь тогда ты: «Друг единственный мой!

Где тебя отыскать, дорогая пропажа?

Гитарный перебор и исполненный страсти голос, отражаясь от металлических стен дебаркадера, чуть вибрировали в объемной пустоте. И даже парни, которые обычно оказывались глухими к песенному творчеству, и приходили на посиделки «потискаться» с девчонками, и те сидели, как мыши. Видимо, и они сопереживали Пашиной неразделенной любви.