Приветливые огни бульваров и проспектов. Огромные ели на площадях, светившиеся всеми цветами радуги. Вспыхивавшая и гаснувшая иллюминация в богатых из дорогого стекла витринах магазинов. Все это вызвало у Наташи восторг, сосредоточившийся в середине груди. И она забыла о ситуации, освободившей почему-то внутреннее неудобство, как будто душа перенеслась в бескомпромиссную юность. Забыла о Паше. О том, куда и зачем едет. Сидела, очарованная вечерним в преддверии праздника городом. Его новыми, взметнувшимися ввысь на бывших пустырях зеркальными зданиями, отражавшими линии деревьев в паутине синих миниатюрных лампочек с обеих сторон улицы.

Наконец, они свернули в один из широких проемов между зданиями, и не останавливаясь, а только притормозив перед шлагбаумом, взметнувшимся вверх, въехали в просторный, с огромной стоянкой двор и припарковались у одного из красиво оформленных подъездов.

– Ну, вот мы и приехали, – Слава заглушил двигатель. – Сейчас увидишь наше новое жилье.

В интонации прозвучали специфические нотки. Они как будто уточняли то, что было недосказано. Они словно говорили: «Сейчас ты увидишь, как я забочусь о твоей сестре, как ей хорошо со мной». Наташино подсознание так это и прочитало. Она поняла – надо что-то сказать хорошее ему, по-человечески теплое. Иначе этого «чего-то» будет не хватать в будущем в цепочке событий их общения. В сердце появилась нежность к этому умному и хорошему человеку, не лишенному, как и все, простой человеческой слабости, которую он, как мог, пытался скрыть, но которая проступила между строк. «Возможно, он уже и сам пожалел, об этом», – Наташа внимательно посмотрела ему в глаза.

– Слав… я так рада, что у вас все складывается. И я горжусь, что у моей сестры такой муж.

Это прозвучало искренне, без фальши, и Слава принял ее слова с благодарностью, не смотря на то, что сам напросился на похвалу.

– Да ладно тебе, Наташка, дифирамбы петь.

– Слава, ты же меня знаешь. Я либо говорю правду, либо молчу.

– О да, знаю. И ценю это в тебе больше всего.

– Ну вот, – улыбнулась Наташа, – я уже и некрасивая.

– Ну, Наташка… Ну не можешь ты без своих подковырок, – засмеялся Слава, – Что уже опять не так сказал?

– Когда женщине говорят, что ее ценят за что-то больше, чем за то, что она женщина, нужно делать выводы, – засмеялась она в ответ.

– Да-а, нельзя быть женщине такой умной. Все. Хватит меня смущать. Выходим. А то Поля там уже заждалась.

7.

Квартира у Ковальских огромная по меркам клетушек восьмидесятых, да и начала девяностых годов. Пять больших комнат, одна из которых почти сорок квадратов, с эркером, сегодня будет центром их праздничной вселенной. Как-никак событие грандиозное: смена тысячелетий. По сравнению с этим о смене веков даже и не думается всерьез. Полина постаралась на славу. И сейчас, глядя на то, как реализовал ее задумку дизайнер из «Декорастиль», осталась довольна. Когда общалась с ним, представить себе не могла, насколько ее идею смогут трансформировать профессионалы, не убив саму идею. Она разглядывала украшения, продлевая приятное ощущение довольства собой. Центральный шар, с мелкими зеркалами и что-то еще, не схваченное мыслью, смутными ощущениями в сердце объединили прошлое и настоящее. «Что это?» – Полина подошла к большой вазе с фруктами. Машинально прикоснулась к мандарину. Словно погладила его. Усмехнулась, догадавшись о причине, очаровавшей память. И этот неповторимый аромат, и зеркальный шар, и ожидание сестры – все сегодня взывало к воспоминаниям – ярким и чувственным. В сознании возникали эпизоды, удивляя тем, как могла забыть о таком. Вспомнились куклы – с золотистыми волосами, подаренные родителями в какой-то из Новых годов. Совершенно одинаковые. Только одна оказалась в синем платье и с синим бантом. Другая – в розовом, и, соответственно, с розовым. Почему-то эта другая понравилась обеим. Появилось тепло в груди, заставив улыбнуться. Словно не своей собственной наивности, а просто наивности двух маленьких девочек, на которых смотрела со стороны.