Яна наклонилась к выкрашенному белой краской низенькому столу, накрытому прорезанной местами клеенкой, и, повернув защелку, распахнула его дверцы. Ее обдало странным запахом, составленным из ароматов специй, духа перележавших круп и той неприятной для обоняния ноты, которая всегда исходит от старой мебели. Милославская пошарила немного внутри, обнаружив около десятка тканевых небольших мешков с остатками пшена, гороха, перловки и прочего и стеклянные незакрытые банки с лаврушкой, гвоздикой и еще какой-то молотой специей. В углу, в старой металлической банке из-под дешевого молотого кофе стояла наполовину сгоревшая толстая свечка. Рядом с ней лежал помятый спичечный коробок.

Гадалка закрыла дверцы, окинула взглядом два невысоких табурета, на верхнюю часть которых были натянуты сшитые из шелковой цветастой ткани пестрые сидушки со вставленным в них поролоном. Нет, ничего тут не предвещало присутствия преступника.

На прибитой высоко кованой вешалке скучали старое потертое пальто, болоньевая длинная куртка, выцветшая телогрейка, а на верхней полке небрежно лежал старый теплый платок и кроличья серая ушанка, давно отжившая свое. Стены были, как показалось Яне, не так давно выбелены известью с добавлением синьки. Пол застилал круглый половик, сплетенный из маленьких кусочков разных материй. От всего этого веяло каким-то умиротворением. Тихонько тикал на узком маленьком подоконнике старенький будильник. Вряд ли злодею тут что-то могло понадобиться. Впрочем, Милославская еще утром, когда выходила отсюда с мыслью не о самоубийстве, а об убийстве, заметила про себя, что в этой комнате чужой человек едва ли к чему-то прикасался.

Набравшись мужества, гадалка шагнула в главную часть дома, где еще совсем недавно лежала покойница. Тут кое-что изменилось: Витька успел аккуратно заправить постель, расправил узкие длинные дорожки, до того сбитые в кучу. В остальном все было как прежде: скромно и чисто.

Яна случайно посмотрела на икону и невольно задержала на ней свой взгляд. Неожиданно в окно громко постучали. Милославская вздрогнула. Она сделала несколько осторожных шагов, чтобы увидеть, кто пожаловал – за окном рука об руку стояли Федотов и Ермаков. Ее приятель успокоившийся, а Витька, как показалось, немного виноватый. Гадалка отодвинула занавеску и вопросительно кивнула, глядя на Сашу.

– Мы до города доедем. Кое-что решить надо. Тут будешь? – крикнул он.

Но кричать и не надо было. Милославская и так все отлично слышала сквозь приоткрытую форточку.

– Тут, – ответила она, обрадовавшись, что сможет спокойно «поработать».

Витька с Сашей сели в машину и скоро скрылись из виду. Яна знала, что может прийти и еще кто-то из родственников, поэтому, чтобы обезопасить себя от неожиданного визита, она изнутри закрылась на ключ и, вытащив его из скважины, вернулась в комнату. Было немного жутковато, но гадалка и не в таких ситуациях бывала.

Она присела на табурет, закурила, задумалась. «Как же преступник мог проникнуть сюда?» – вертелось у нее в голове. Поначалу Яне подумалось, что Евдокия Федоровна наверняка знала его и открыла дверь ему сама. Потом она заметила, что одно окно, выходящее во двор, полностью выставлено и заменено тонкой деревянной рамой, обтянутой мелкой сеткой. Так в деревне спасаются от жары. Бояться тут, как, наверное, казалось Ермаковой, некого. А Милославской теперь представлялось, что убийца вполне мог проникнуть в дом и этим путем, довольно быстро и практически без шума, скрипа дверей, лишних объяснений насчет позднего визита и прочего.

Гадалка подошла к окну и осмотрела раму. Она довольно легко, одним только нажатием вынималась и так же легко, даже с улицы, вставлялась обратно. То есть злодей мог проникнуть в дом, сделать свое дело и вернуться назад, практически ничем не выдав своего присутствия, надеясь, что увиденное сочтут за самоубийство и разбираться ни в чем не станут, так как женщина старая, свое уже все равно отжила.