– А чаво ж тебя, Ван Гельсинх, принесло с энтой стороны? Отселя, дорога только к кладбищу, больше никуды!

– Так уж вышло, – коротко бросил я, возвращаясь в авто.

– А ты не помнишь ли, мил человек, кого еще, окромя Пабло Эскобара, полиции арестовать-то удалось? – вслед мне крикнул колясочник.

Я только пожал плечами, а алкоголик жалобно пустил слезу. Я даже не спросил его, почему он тут один и поехал дальше. Всего через 100 метров дубы расступились, и я увидел, что вместо дома престарелых здесь громоздиться какая-то длинная, черная, двухэтажная казарма. Дальше дорога шла лесом, вот только кладбища почти не было видно! Пару-тройку крестов я увидел среди деревьев и какой-то большой склеп. И все – больше ничего! С другой стороны дороги разместилась огромная свалка. Похоже, там еще было автомобильное кладбище. Местами были видны целые горы старых автомашин, груды железа, холмы старых автопокрышек. Среди них высились старые ржавые станки, какие-то механизмы, разобранные агрегаты непонятного назначения и прочий совершенно непотребный металлолом.

Микрорайон из пятиэтажек встретил меня на том же месте, где и был несколько дней назад. Только среди них появились еще шести- и двенадцатиэтажные здания. А вот вместо завода справа от меня оказался гигантских размеров железнодорожный узел с неисчислимым количеством путей. На них стояли вагоны, локомотивы, целые эшелоны цистерн и платформ с грузами, укутанными брезентом. Под некоторыми тентами отчетливо просматривалась бронетехника.

Улица змеей ползла среди бесчисленных одноэтажных домиков с красными и зелеными черепичными крышами, почти вдоль железной дороги. На одном из домишек мелькнула табличка с названием улицы. Но это вовсе не была «Победа Разума», как я наивно предполагал. Оказывается, это была улица «Матьяша Хуньяди». Кто такой этот Хуньяди, мне было неизвестно. Странно, получается, что я свернул не туда. Но это было совершенно невозможно. Я был готов поклясться, что еду по той же самой улице, что и прежде. Вот, справа за домами показался железнодорожный вокзал. Хорошо была видна вдалеке так понравившаяся мне водокачка. Еще немного, я преодолеваю переезд, еще пара сотен метров по улице и…

Поперек проезжей части стоял автобус, полностью заблокировав движение. Я вышел, ничего не понимая, из машины. За автобусом был перекресток, а по поперченной улице шествовал строй солдат в необычной форме.

Ровными рядами по восемь человек, держа равнение направо, проходили мимо молодые крепкие парни, одетые в светло-синие мундиры и такие же форменные брюки. На них были темно-коричневые ремни с подсумками, мягкие погоны, высокие кепи в тон форме с небольшим козырьком. На ногах тяжелые высокие ботинки. Через каждые 12 рядов шел офицер в красивом мундире с аксельбантом, фуражке с высокой тульей, лаковых сапогах и белых перчатках. Я стоял недвижимо, буквально разинув рот, и безмолвно наблюдал за проходящими мимо меня рядами бравых молодцов, гулко вколачивавших каблуки подкованных башмаков в асфальт.

Вдруг где-то рядом оглушительно взвыла сирена, моргающим светом полыхнула мигалка, и из-за угла вырвалась черная, с белыми лаковыми полосами и серебряным копьем вдоль всего борта, патрульная машина. Из нее вылезли три здоровяка в серой форменной одежде, с маленькими серебристыми копьями на отворотах мундиров, в фуражках и одинаковых черных туфлях на каблуке и направились прямо ко мне.

– Что здесь делаем? – сурово спросил старший, с тремя звездочками.

– Стою просто, – пробормотал я пораженный повторением – смотрю.

– А чего смотреть-то? Это венгерские гонведы. Пока они у нас в городе расквартированы, а вот ты что за птица?