Вот так и заканчивается воспоминание. Девушка вздыхает и снова смотрит в потолок. И все же, куда он делся? Еще раз позвонить? Наверное, это бессмысленно. Она достает из кармана часы. Половина десятого. Отложить рисунки, устроиться поудобнее на куче тряпья и заснуть. Иногда бывает так, что сделать нельзя ничего. Можно подобно мотыльку биться о ребристое стекло рассеивателя промышленного керосинового фонаря. А можно просто лечь спать, а потом, с утра, найти путь к огню и обрести счастье. Сгореть.
Бумажные листы лежат в углу.
VII. Мир
Серое пламя дрожит
Брызги огня улетают в небо
Наша задача проста
И где бы я только не был
Флаг над собою нести
Флаг побежденных
Бремя бескрылых птиц
В небе рожденных
Она просыпается, перед ее глазами пожелтевший, давно не ремонтированный потолок. В комнате спят люди. Кто-то на кровати, кто-то на полу, завернувшись в спальники. Рядом спит Катька, ее спальник пестрый, рыже-зеленый. Ее рука лежит на девушке. Та еще раз осматривается и откидывает руку. Кошка не просыпается. Слегка толкнуть ее, прошептать на ухо:
– Катька… Слушай, мне нужно идти сейчас. В институт, посмотреть, когда там прием начинается.
Спящая Катька ворочается. Она все еще в объятьях Морфея, видно ночью хорошо погуляли. Тем не менее, она выдавливает из себя, причем не шепотом, а довольно громко (она привыкла не бояться разбудить окружающих):
– Сколько времени?
Девушка садится, лезет в карман джинсов и вытаскивает часы. Те самые, мужские, с потертым кожаным ремешком.
– Уже девять утра.
– Сколько? Да ты убить меня хочешь? В такую рань вставать, с ума сошла. Иди, дверь захлопни просто. Потом возвращайся давай. Хотя погоди… – она приподнимается, толкает Джина. Тот недовольно ворчит:
– Чего тебе, ебта?
– Проездной дай. Ты все равно сегодня никуда не собирался.
Джин ругается, потом лезет под стол, и достает из красного рюкзака картонный прямоугольничек.
– На, только не проеби.
– Но я…
Катька усмехается:
– Ну, ты же не проебешь?
– Нет.
– Ну и лады, – говорит Катька и бухается обратно на пол, – все, я засыпаю, я заснула…
Девушка выскальзывает из-под груды тряпья и проходит на кухню. Там видны следы ночных посиделок – раковина забита грязными тарелками, в пепельницах умершие окурки, на стене надпись помадой «Смерть уже вот». Девушка некоторое время в нерешительности смотрит на надпись, потом подходит к столу, на котором стоит стакан с прозрачной жидкостью. Она поднимает его, нюхает, качает головой и отставляет стакан обратно на стол. Потом подходит к раковине, выбирает наиболее чистую чашку, наливает холодной воды и выпивает. Потом она стоит и в нерешительности смотрит на грязную посуду. Внезапно, за стеной слева кто-то начинает шевелиться. Открывается дверь туалета и оттуда, покачиваясь, выходит Джерси. Он проходит на кухню, кидает мутный взгляд на девушку, потом подходит к крану, открывает его, и пьет холодную воду. Девушка смотрит на него и спрашивает.
– Можно я посуду помою?
– Эээ… Ну, валяй, причиняй пользу, – бормочет Джерси, плюхается в кресло, некоторое время шарит по столу, потом трясущимися руками вытаскивает мятую пачку из кармана и закуривает. Девушка моет посуду, а Джерси выпускает дым в потолок. Вот такое вот разделение труда. Пять минут проходит в молчании – никто не говорит ни слова. Тогда девушка подхватывает сумку, говорит «Пока» и выходит из кухни. Джерси бормочет что-то невнятное вслед.
На улице она понимает, что очень хочет есть. Прямо перед домом расположен маленький магазинчик – из тех, где шампуни валяются на полках вперемешку со спиртным, сникерсы жадно смотрят на покупателя желтыми глазами нарисованного арахиса, а бутылки с абсентом ждут, когда им удастся запустить кого-нибудь в космос на вертолете алкогольно-алколоидного бреда.