И точно ли они ее захотят в следующий раз? А то, может, и кого другого присмотрят? Лиса отмалчивалась. Работала себе на общинном огороде, пытаясь запастись последними осенними овощами, на личном огороде Дэниэла, который, пожалуй, мало в чем уступал общинному. Трудилась по дому. И старалась не думать, что будет, если хантеры больше не придут.

Что с ней будет.

Потому что, в принципе, уже знала.

Дэниэл популярно объяснил после ухода братьев.

– Ты, стерва, не думай, что раз ты перед ними ноги раздвинула, то какая-то особенная! – Рычал он, прижав испуганную Лису к стене и, уже не тая намерения, ощупывал напряженное тело приемной дочери грубыми лапами, – у нас с ними договор на зиму. Как только он закончится, и твоя лафа закончится, тварь мелкая. Готовься, поняла?

Лиса тогда вырвалась от него и убежала к себе в комнату. И еще несколько дней тряслась, не в силах заснуть, прислушиваясь к тяжелым шагам за дверью.

Она понимала прекрасно, насколько беззащитна перед старейшиной. Хантеры – это не защита. Захочет Дэниэл ее поиметь, сделает это совершенно спокойно. И никто даже жалобы ее слушать не будет. Тем более, что не девочка теперь, и, судя по глумливым расспросам женщин, они думали, что братья повеселились с ней на полную.

Ну, конечно, в какой-то степени так оно и было. Если не принимать во внимание одно маленькое «но». Она повеселилась с ними. Так, что до сих пор иногда ощущала фантомные прикосновения по ночам. Руки, такие жесткие, такие грубоватые, но такие ласковые с ней. Так аккуратно, так нежно прикасающиеся. Губы, жадные до умопомрачения, слова, бесстыдные, воли лишающие. Взгляды. Тома – внимательный, жесткий, требовательный. Ченни – завораживающий, в омут утягивающий.

Лиса помнила, как ныло сладко тело еще несколько дней, хотя, из обмолвок более опытных женщин поняла, что, по-идее, должна бы испытывать сильную боль. И в момент самого процесса, и потом тоже. По крайней мере, описания их первых разов были красочными. Кровавыми.

Поэтому и отмалчивалась. Трогать себя. Чтоб проверить, насколько хантеры – звери, не разрешала.

Да, собственно, никто и не предлагал особо.

Лиса видела во взглядах зависть, чувствовала всей кожей злобу. И так одинокая после смерти Ненни, она еще больше замкнулась. И только лелеяла мечту, что братья не обманут. Вернутся.

А там… Да будь что будет. Зиму еще пережить надо.

И вот теперь, услышав, что хантеры в общине, она сорвалась с места, в чем была. Измазанная землей, в грязном платье, с непонятно чем на голове.

– Где тебя носит, тварь? – зарычал на нее Дэниэл, едва Лиса зашла в дом, – живо наверх! Они уже спрашивали.

Лиса, не глядя на его красную рожу, рванула по лестнице вверх.

И не успела даже дверь открыть, как ее распахнули с той стороны, и на девушку буквально обрушились такие сладкие, возбуждающие запахи, которые часто во сне ощущала: табак, чистая мужская кожа, немного спирт. И какао. Какао!

Том, подхвативший ее с порога на руки, молча уткнулся носом в шею, жадно вдыхая аромат ее тела, торопливо разматывая серый платок с головы, распуская волосы, с наслаждением зарываясь в них пальцами.

– Кааайф… – захрипел он, продолжая жадно трогать ее, и Лиса чувствовала себя послушной куклой, которую вертят, крутят, изгибают. Снимают одежду. Быстро, рывками, без особых церемоний. – Вкусная, сука, такая вкусная, еще лучше, чем в прошлый раз…

– Да ты охерел, мудило, – за спиной брата торопливо вставал из-за стола Ченни, откладывая в сторону какой-то сверток и убирая с пути кружку с дымящимся напитком, запаха которого Лиса не ощущала уже лет десять, – да ну договорились же, сначала хоть накормим…