— Потом, потом! — суетился Барни, — потерпишь. Когда выяснилось?
— Ну… — Ченни поерзал, не зная, как сформулировать, — недавно.
— Девчонке в голову влез, боль убрал и на секс настроил, — тут же влез Том, уже пропасаясь у стола с консервами. — И не говорит, гад, сколько раз до этого ко мне в голову влезал!
— Да не влезал я тебе в голову, отвали уже, придурок, — разозлился на него Ченни, ревниво следя, как маслины исчезают из банки. — Оставь мне, козел!
— Врешь ведь! Еще как влезал! — Том даже не подумал остановиться, доканчивая маслины и приступая к консервированным персикам. К сладкому у него тяга еще с тюрьмы была. — А я-то все думаю, какого хера я делаю все, как тебе надо в последнее время? И добрый такой стал, охереть просто…
Барни с сомнением оглядел небритую людоедскую физиономию Тома, хмыкнул.
Ченни только глаза закатил.
Переубедить брата в том, что он им не управлял путем влезания в голову и внушения своих мыслей, было невозможно.
И это злило.
Потому что, вот нахера?
Ну нахера ему влезать Тому в голову, если у них и так все время мысли сходятся? Как у близнецов, бляха муха!
Хотя и разница в возрасте существенная и опыт жизненный довоенный тоже.
Но за последние десять лет они так привыкли быть вместе, словно впаялись друг в друга.
Во всем договаривались, понимали без слов, по взглядам, все делили пополам. И совершенно не удивлялись и не расстраивались из-за этого. Наоборот, радовались.
Во внезапно сдохшем мире они были друг у друга. И это походило на чудо.
Барни суетился у своей кошмарной установки, уже начавшей вырисовывать загогулины на бумаге.
Ченни было глубоко пофиг, чего он там крутит, главное, чтоб побыстрее. А то этот скот сожрет весь припас, что старик им выделил на это посещение. А больше Барни не даст. Хоть как упрашивай.
Можно, конечно, взять силой, как и все в этом мире, но Ченни об этом даже не задумывался никогда.
Этот старый маяк, с очень хитрой начинкой и вредным старикашкой в придачу, был для них с братом единственным пристанищем, единственной отдушиной, где можно было расслабиться. Где можно было почувствовать себя дома.
Аппарат мирно жрал чистую бумагу, выдавая с другого конца ломаную линию, Том доканчивал банку персиков и сыто отдувался, а Ченни прикидывал, насколько еще старику хватит запасов.
Особо беспокоиться не стоило, жратвы у него было дофига.
Барни всегда был запасливым и предусмотрительным.
Хоть и с сильным прибабахом.
Ну вот кто в своем уме будет продавать шикарный пентхаус в ЭлЭй, отказываться от международного призвания, от престижной работы, где его в зад целовали, и все бабло, включая Нобелевку, вкладывать в старый маяк в жопе мира?
Том считал, что Барни уже тогда, двадцать лет назад, предвидел катастрофу. И подготовился.
На славу подготовился.
Ветхий с виду маяк в реальности был охренительно укрепленной крепостью на полном самообеспечении, набитой под завязку самыми качественными припасами, вещами на все случаи жизни, техникой, предельно автоматизированной и в то же время простой. В обширных помещениях под маяком, выдолбленных в монолитной скальной породе, умещались и автономный генератор, и подведенная скважина, и оранжерея с теплицами, и даже небольшой садок, где плавали карпы.
Попасть внутрь можно было только через верх.
Забраться наверх можно было только по жуткой лестнице, где вдвоем никак не развернуться.

Барни успел как раз до начала боевых действий. И, скорее всего, и в самом деле верно рассчитал, потому что радиация здесь была минимальная, да и та, за счет удачной розы ветров, быстро сдулась.