Лишь один раз в год сторож менял свой наряд самым кардинальным образом – 9 мая. В этот день он облачался в древний, но вполне себе еще пристойный черный костюм, чей пиджак с левой стороны был укрыт сиюящей кольчугой медалей, а также в невесть откуда взявшуюся белую сорочку и сандалии, из прорезей которых выглядывали абсолютно целые носки. 9 мая переодетый во все чистое и праздничное Валерьяныч покупал букет гвоздик и шел с ними к Вечному огню, где с утра собирались ветераны. Валерьяныч клал гвоздики на темную гранитную плиту, стоял, опустив голову и думая о чем-то своем, потом выпивал вместе с боевыми друзьями, иногда – выпивал немало и возвращался к себе в сторожку усталым, но ровным шагом. При парке он состоял не только сторожем, но и дворником.

В свое время, при царском режиме, на месте парка высился Храм Архангелов Господних с колокольней, небольшим церковным кладбищем и цветником, где летом смиренно произрастали пионы, маргаритки и тигровые лилии. В начале 30-х годов хмурым весенним утром храм взорвали. Валерьяныч, тогда совсем юный комсомольский активист, в уничтожении церкви принимал непосредственное участие, как и другие местные комсомольцы.

Взволнованные оказанным им доверием ребята, суетясь и толкая друг друга, помогали энкавэдэшникам выносить из церкви утварь. Иконы выдирали из окладов и вместе с книгами швыряли в разведенный во дворе костер. Выложенные драгоценными каменьями кресты и оклады, чаши и раки складывали в мешки и грузили на телегу. Очистив храм от всего, что, по мнению сотрудников НКВД, представляло для новой власти мало-мальскую ценность, начали закладывать динамит. Протоиерей отец Димитрий, рыхлый мужчина с залысинами и проcвечивающей бородкой, угрюмо наблюдавший за страшными приготовлениями, неожиданно встрепенулся и со словами "Я не уйду из храма! Взрывайте меня вместе с ним!" зашагал внутрь. После небольшого замешательства следом, коротко ругнувшись, кинулся оперуполномоченный. Через минуту он выволок во двор отца Димитрия, из носа которого капала черная кровь, сдернул с него пояс и зачем-то бросил протоиерея лицом на землю. "Парень, помоги-ка! – крикнул оперативник застывшему рядом Валерьянычу. – Прижми его коленом!". Ошарашенный Валерьяныч послушно опустился на корточки и уперся ладонью в спину батюшки, хотя тот не сопротивлялся. Энкавэдэшник связал поясом заломленные руки священника. Затем, отстранив юного Валерьяныча, рывком поднял батюшку на ноги и отвел к телеге. Старушки, сбившиеся поодаль в воронью стаю, закрестились и зашептали молитвы с удвоенной силой. Когда храм, почуяв смертельный удар в сердце, вздрогнул, и надломившийся купол, словно снесенная топором голова казненного, полетел вниз, старушечий шепот вырос в визгливый вой, тут же потонувший в страшном гуле и грохоте…

Завалы разобрали быстро и споро. Надгробия на кладбище снесли. Землю разровняли, засеяли газон, посадили деревья, и уже через полгода на месте бывшего храма и прилегавшей к нему территории красовался городской сад с деревянной эстрадой, танцплощадкой, шахматным павильоном, пивным ларьком и лодочной станцией на пруду. Отсюда, из этого сада, под рвущие сердце звуки духового оркестра Валерьяныч уходил на фронт в июне 41-го. Войну он прошел от начала до Берлина, удачно избежав тяжелых ранений и получив в награду, помимо медалей, и тот самый портсигар с надписью Das schone Schloss. Серебряная коробочка досталась ему в январе 45-го года при освобождении старинного польского городка на западном берегу Вислы. Немцы оборонялись осатанело, вгрызаясь намертво в каждый дом и двор. На улицах завязалась бойня еще более ожесточенная, чем на подступах к городу. Рота автоматчиков, в которой служил Валерьяныч, потеряв половину своего состава на площади перед изувеченной ратушей, к полудню при поддержке артиллерии все же выбила швабов из здания. Прочесав полуразрушенные этажи, чьи стены и перекрытия еще хранили жар и ярость только что завершившейся схватки, солдаты обнаружили в запертом подвале несколько сотен согнанных туда евреев из местного гетто. Немцы хотели взорвать их перед отступлением, но не успели. Подвал был объят зловонием человеческих испражнений и животным страхом. Люди, проведшие многие часы в ожидании смерти, но так и не дождавшиеся ее, выходили на свет, как живые мертвецы из преисподней, повторяя: "Дженкуе!..".