– Скажите, пожалуйста, – я тараторила, – какой результат? Вы же понимаете, как ждать…

– Плохие анализы.

В общем, я вдруг все поняла. Поняла, что как раз-таки я не могла не заразиться. Что 99,9% – это касается и меня. Что пришел мой конец. Никто мне не мог помочь, а я не могла помочь в этот момент моим родителям. Я была сейчас одна. Ничего не видя, я старалась услышать, что мне говорят на другом конце провода, где—то взяла ручку и записала адрес, который мне диктовал голос.

– А мне самой прийти, или можно с мамой?

– Можно, если она в курсе…

– До свидания.

Положила трубку. И сказала вслух:

– Плохие анализы.

Хотя это еще для нас был не конец. Или да, конец. Но мы начали искать другие варианты: может это гепатит?

Папа умом все понимал и раньше, но верить не хотел.

Этого не могло быть. Только не со мной. Ведь мне всего-то 17 лет. Да я и не кололась-то по-настоящему. Да какая разница! Кололась! Но нет, этого не может быть. Это гепатит. Точно, это не СПИД, это что-то менее ужасное. Ведь, если… То что, с крыши головой вниз, как клялась бывшая подружка Валика? Она сказала, что если у нее найдут однажды СПИД, то она поднимется на крышу самого высокого дома и спрыгнет вниз.

А что же мне делать? что мне сейчас делать? как избежать своей судьбы?

Мы пришли. Зашли в здание, подошли к кабинету.

– Я вас здесь подожду, – сказал папа.

И остался за дверью.

Я с мамой зашла внутрь. Женщина, что разговаривала со мной по телефону, сказала мило:

– Здравствуйте. Проходите, садитесь.

Здесь стояли стулья.

Мама еще надеялась, но женщина выложила правду. Уничтожающую:

– У вашей девочки обнаружены антитела к вирусу СПИДа.

Замолчала. Все равно ей это приходилось делать не часто. Все – таки городок маленький, да и анализ сдает только каждый десятый. Поэтому она нам сочувствовала.

Мама остолбенела. Это было видно по ее большим глазам. Она сразу начала искать выход из этой ситуации:

– И что нам теперь делать?

– Ждать. Все—таки на дворе двадцатый век, должны ведь придумать лекарство.

Мой мозг ее слов не воспринимал, не верилось ни в какое лекарство и в то, что мы его дождемся.

Она нам выписала направление в нужный нам кабинет в больнице, где мне должны были выдать справку со словом «положительно».

Папа ничего не сказал, когда узнал. Все и так было понятно.

Все. Жизнь перевернулась. В раз. Или нет, не в раз. Я ее переворачивала 3 года, пока кололась. С 15 лет.

Конечно, я не думала, что я умру. А кто думает? Но и о том, что выживу, я тоже уже не думала.

Назад домой мы шли не по дороге, а через аллею, которая проходила вдоль половины города. Молчали, было холодно, мороз – 17 градусов. Следующая папина фраза предсказуема:

– Что б я имени Валик больше не слышал, – и он сцепил зубы.

А мне хоть плачь…

А в общем, какая теперь разница? Папа еще подумает и передумает. Ведь, кроме Валика у меня теперь во всем мире никого нет. Неужели же папа меня не пожалеет?

Дома достали из бара бутылку водки и сели на кухне за стол. Не выпить сейчас было нельзя. И мы выпили. После чего начали что-то чувствовать.

Мама боялась, чтобы я не ушла в себя. Она плакала и говорила, что она все понимает. Но и я должна понять, что умирать самому не так, как когда умирает твой ребенок.

Я попросила не говорить сестре. Но когда она пришла домой, мы все, конечно, были невменяемы, и она спросила:

– Что случилось?

Мама ответила:

– У Саши СПИД.

И выглядело это как-то по-киношному. Вся драматичность сложившейся ситуации.

Я вообще не понимаю, что обо мне думает моя сестра. Как она живет с такой сестрой, как я? В каком свете она меня представляет? И вообще, кто она – моя сестра? Как ей живется в ее шкуре?