Он рассказывал обо всём естественно, не стремясь вызвать сострадания, – просто констатировал. И это трогало.

– Ты любил кого-нибудь с тех пор? – спросила Марина.

– Да в общем-то нет.

– Когда же это было?

Марина не смела спрашивать, от чего умерла та девчонка.

– Я на третьем курсе учился, когда узнал.

– А сейчас тебе сколько?

– Тридцать два.

– То есть двенадцать лет прошло? Ничего себе…

Тэм задумался, как будто хотел что-то сказать, но промолчал.

– А если бы она была жива, – спросила Марина, – возможно ли, что вы бы снова сошлись?

Тэм замер и, казалось, задержал дыхание.

– Прости, – испугалась Марина, – давай не будем…

– Да нет, – Тэм смущённо усмехнулся, – я просто прикидываю, что было бы. Нет, вряд ли бы сошлись. Тут другое. Когда люди вместе, у них нити как бы сплетаются. А когда расходятся, то расплетаются. А тут нить, с которой ты расплёлся, взяла и оборвалась. Я не Пушкин, – крайне неожиданно добавил он, видимо, извиняясь за неуклюжую аллегорию.

– Я поняла тебя, – мягко сказала Марина. – Да, тяжело.

– Она, – закончил Тэм, – чем-то на Асю была похожа.

– На Асю?!

– На Асю. Энергетика та же.

Марина, к своему стыду, испытала такое чувство, будто на неё написали обидную эпиграмму в «Друганах».

– Так вот поэтому и не представляю, – уточнил Тэм.

– А что представляешь? – спросила Марина. Спросила прямо и даже нагло, сама от себя не ожидая.

Тэм не успел ответить.

– Стой! – Он поднял указательный палец и прислушался.

Откуда-то сверху доносились звуки. Молодые люди не сразу разобрали, что́ это, но отчётливо слышали: звуки жалобные.

– Вон там, – сказал Тэм и направился к дереву за фигурной оградкой у набережной.

На улице было уже совсем темно, а кроны деревьев оставались по-летнему густыми, поэтому Марина не смогла ничего разглядеть. Зато она увидела са́мого голосистого субъекта: тот сидел у подножья дерева, уставившись на неё совсем не как рыцарь без страха и упрёка, а совсем даже наоборот – со страхом и упрёком. Марина нагнулась и подняла котёнка с земли: он оказался серым и с полосатой спинкой. Полоски были почему-то продольные.

– Самый умный, – заметил Тэм. – Внизу остался, спас стаю. Погоди…

Он скинул рюкзак, ухватился за ветку дерева и подтянулся, упёршись ступнёй в ствол. Свободной рукой по очереди снял с дерева двух котят – ещё одного серого и белого – и передал Марине. Марина прижала всех троих к груди и внезапно засмотрелась на руку Тэма – ту, которой он держался за ветку. На руке виднелись вены.

– Вроде всё, – сказал он, в последний раз внимательно оглядел дерево и спрыгнул на бордюр.

Котята верещали ещё жалобнее, тёрлись друг о друга и заодно о Марину. Тэм быстро достал из рюкзака серый свитер.

– Так, сюда их. – Он позволил котятам переползти с Марининого декольте в тёплый акрил. – Чёрт, сразу надо было сообразить. Уже тебя поцарапали… – Он не удержался от улыбки.

– Ничего страшного. – Марина тоже улыбнулась: слишком уж явно он старался не смотреть туда, где были царапины.

Свитер был весь в листьях и щепках: Тэм сидушек не признавал.

– Явно домашние, – убедился он. – Кто-то дождался, когда им исполнится месяц, и…

– Очень гуманно, – саркастически заметила Марина.

– По крайней мере, блох у них нет. Обработать-то надо, но видимых тварей нет. Уже минус проблема.

– Я всё равно не знаю, что делать, – расстроилась Марина. – У меня хозяева вредные…

– А у меня аллергия, – горько усмехнулся Тэм.

– И как же быть? Нельзя их тут оставлять.

– Можно ребятам позвонить, обрадовать. Наверняка ведь не спят ещё.

Ребята примчались ровно через двенадцать минут.

– У нас уже есть Алтай, – сказала Ася. По пути она ухитрилась найти открытый магазин и купить консервы. Теперь она кормила найдёнышей прямо с ладони, пачкая и себя, и Марину, и свитер коричневой жижей.