– И что? Разговаривал он с вашими жильцами?

– Разговаривал! При мне это было. Ну, то есть я здесь сидела, ждала, когда Аркадий Васильевич выйдет. Не буду же я там прямо стоять, эти пришельцы кривые сразу же поймут, кто на них милиционера натравил, правильно?

– Вам хоть в разведку, – похвалил Копылову Рябцев. Та засмущалась, хихикнула, затеребила подол. – И что Аркадий Васильевич сказал?

– А, ну да. Вышел, сказал: «Разберемся». А если Аркадий Васильевич сказал, значит, так и будет! И ведь так и получилось, знаете. Эти подозрительные типы уже не следующий день манатки свои собрали – и поминай как звали, представляете? Вот это я понимаю, участковый, спугнул так спугнул, не то что этот ваш новый, ни рыба, ни мясо, прости-господи…

– Погодите, – нахмурился Бегин. – Вы написали жалобу тринадцатого ноября. Четырнадцатого Зубов пришел проверить сигнал. А на следующий день эти квартиранты исчезли. Правильно я понимаю?

– Так, а я вам чего говорю? Так и было.

– А вы об убийстве участкового вашего, Зубова, когда узнали?

– Ой, лучше и не вспоминайте, – покачала головой старушка. – Страсть какая, жуть просто, прости господи. Из газеты и узнала, не помню, когда, через несколько дней, наверное…

Бегин многозначительно покосился на Рябцева.

– Понятно. Нина Ивановна, а квартира эта, где ваши подозрительные лица проживали – чья она? Кто хозяин?

– Да Захар тогда хозяином был, дурачок, прости господи. О покойниках, конечно, нельзя плохо, но Захар был тушите свет, как говорится.

– О покойниках? – напрягся Рябцев. – Он умер?

– Захар алкаш был, – поведала, покосившись по сторонам и понизив голос, Копылова. – Пьющий, то есть, прости господи. И запойный пьющий. Пока Марина, мать его, жива была, тут куролесил. Дружки, пьянки, драки… Чего мы с ним только не насмотрелись. А как мать свою, Марину, значит, в могилу свел запоями своими, так кормить его некому стало. И пропал он отсюда. Квартиру сдавать начал, а на деньги эти пить. Где жил, кто его знает, но когда он появлялся, смотреть на него страшно было. Опустился, воняет, как бомж одевался… Деградировал, значит, понимаете? Ну вот и допился, что вы думаете. Нашли его в Константиново. Говорят, в канаве какой-то. От перепоя и помер, прости господи.

– А квартира?

– А что квартира? Квартира сестре Марининой досталась. Не знаю, как зовут, Люда, кажется. Она ее продала и все. Сейчас там семья живет. Детишки у них такие хорошие! Мальчик скромный, а девочка маленькая совсем, не ходит еще. Как же их зовут-то…

– Нина Ивановна, – вмешался в поток сознания старушки Бегин. – А после того, как квартиранты те съехали, вы Захара видели? Можете вспомнить?

– А чего тут вспоминать? Если б появился, я бы ему все высказала, алкашу проклятому, прости господи. Проходимцев каких-то понавел, все равно кому квартиру сдавать, разве можно так? Не видела. Да он сразу же и помер. Его где-то через неделю и нашли в канаве. Я, знаете, что думаю? Съехали пришельцы эти кривые – и не заплатили ему. А денег на водку нет, правильно – раз не заплатили? Вот он сивухи-бормотухи какой-то купил дешевой, отравы, значит, – вот и отравился.

Бегин кивнул. Присел рядом.

– Нина Ивановна, а как выглядели те квартиранты, помните? Сколько их было?

– Да четверо, я же в жалобе написала. А вот как выглядели… У меня же это, глаза не молодые уже, понимаете. Да и прошло сколько, больше полгода. Помню, один амбал такой был. Вот прямо амбал, натуральный. Еще один… ага, невысокий такой, стрижка бобриком, или ежиком, или как это у вас, у молодежи, называется. Еще один небритый, заросший, бородатый… А четвертого что-то и не припомню. Да чего ж вы раньше не пришли? Полгода назад пришли – мы бы с вами их сразу, ух, разоблачили!