Сержант Дюрил часто говорил мне, что голод, жажда и недостаток сна заставляют человека принимать неправильные решения. Он сказал, что, став немного старше, я смогу добавить к этому списку еще и похоть. Я задумался. Что это – проверка моей выносливости и стойкости? Или старинный враг обманул отца? Должен ли я подчиняться Девара даже в том случае, если он ведет меня к смерти? Следует ли верить в правильность решения отца или принять собственное? Мой отец старше и мудрее меня. Но его здесь нет, а я есть. Я слишком устал и измучился от жажды, чтобы мыслить связно. И все же мне нужно принять решение. Подчиниться или нет? Верить или нет?

Я закрыл глаза и обратился к доброму богу за советом, однако услышал лишь тихую песню ветра, звучавшую над равниной. Я крепко заснул, и мне приснился отец. Он сказал, что если я хочу быть достойным сыном, то должен все выдержать. Потом сон изменился, и сержант Дюрил заявил, что он всегда знал, какой я дурак, ведь даже маленький ребенок никогда не отправится на равнину без воды и пищи. А идиоты заслуживают смерти. Сколько раз он мне это говорил? Если человек не в состоянии сам о себе позаботиться, пусть его убьют, чтобы он не навлек беду на весь полк. Я проснулся и несколько минут лежал без сна. Я оказался во власти дикаря, который явно испытывает ко мне неприязнь. У меня нет ни воды, ни пищи. Более того, вряд ли мне удастся найти воду на расстоянии одного дня пути от нашей стоянки. Да и продержаться еще один день без воды я не смогу. Меня охватило уныние. Потом я принял решение, однако счел лучшим подождать до утра.

При первых проблесках рассвета я выбрался из своей ямки и подошел к Девара. У него были открыты глаза, и он внимательно за мной наблюдал. Попытка открыть рот причинила мне невероятную боль, но я все равно умудрился прохрипеть:

– Я знаю, что у вас есть вода. Пожалуйста, дайте мне немного.

Он медленно сел.

– Нет. – Его рука уже лежала на рукояти «лебединой шеи», у меня же не было никакого оружия. Девара ухмыльнулся и добавил: – Попробуй отнять ее.

Я стоял перед ним, физические страдания, усугубленные ненавистью, боролись во мне со страхом. В конце концов я решил, что хочу жить.

– Я не дурак, – ответил я, отвернулся и направился к талди.

– Говоришь, не дурак, да? Значит, трус? – крикнул он мне в спину.

Его слова ударили меня, словно предательский кинжал, но я сделал вид, что не слышал их.

– Кикша. Стоять. Кобыла подошла ко мне.

– Иногда человеку, чтобы выжить, приходится драться. И он должен драться, вне зависимости от обстоятельств. – Девара встал и вытащил из ножен свое оружие. Бронзовый клинок в лучах восходящего солнца казался золотым. Лицо дикаря потемнело от гнева. – Отойди от моего животного. Я запрещаю тебе к нему прикасаться.

Я ухватился за гриву и забрался на спину Кикши.

– Твой отец сказал, что ты будешь меня слушаться. Ты сказал, что будешь меня слушаться. А я сказал, что, если не будешь, я тебе порежу ухо.

– Я найду воду. – Не знаю, почему я ответил именно так.

– Ты бесчестный человек. И твой отец тоже. А я всегда свое слово держу! – крикнул он мне вслед, когда я тронул кобылу коленями. – Дедем. Стоять!

Услышав это, я пустил Кикшу галопом. Отсутствие воды ослабило ее не меньше, чем меня, но она не возражала, и мы помчались прочь. Я слышал громкий топот копыт Дедема у себя за спиной. «Это безнадежно», – подумал я, изо всех сил стараясь удержаться на спине Кикши.

Скакун Девара был сильнее моей кобылы, и я не сомневался в том, что они нас догонят. Передо мной стояли две цели: уйти от Девара и отыскать воду, прежде чем силы окончательно оставят Кикшу, ибо без нее мне домой не добраться. Я сжал ее бока коленями и направил назад по нашим следам, смутно понимая, что, выбрав этот путь, через два дня смогу найти воду. Человек может обходиться без воды и пищи в течение четырех суток. Так мне говорил сержант Дюрил. Однако по доброте душевной он всегда добавлял, что в действительности это маловероятно, поскольку в игру вступают усталость и напряжение, а тот, кто полагается на свой рассудок, не сделав за два дня и глотка воды, скорее всего, умрет от собственной глупости. Мне было совершенно ясно, что моя лошадка не выдержит обратного пути, как, впрочем, и я сам. С другой стороны, в голове у меня царила полная неразбериха – впервые в жизни я пытался спасти свою жизнь и, делая это, нарушил приказ отца. Оба этих соображения были для меня одинаково пугающими.