Оба, и врач, и Сан Сеич – в халатах. Только первый в халате снежно-белом, из-под которого торчат черные, со стрелочками, брюки и дорогие кожаные туфли. Второй – в халате сером, штаны мешковаты, а башмаки невесть какого цвета, вечно обсыпаны опилками.
Сан Сеич – учитель труда. Скипидарный дух сопровождает его, как облако. Скипидаром и лаком пропах класс с ученическими верстаками. Между окнами в классе развешаны разноцветные таблицы, вдоль стены – стеллажи с инструментами. Напильники белеют самодельными ручками. Вровень с подоконниками тянутся полки, где дети хранят незаконченные работы. Сан Сеич потом выберет из готовых изделий – что на продажу, что – на выставку, остальное раздаст авторам: авось, в хозяйстве сгодится.
Журнал и планы у Сан Сеича всегда в полном порядке. Но он, человек увлекающийся, сам себе программа. То с детьми скамеечки сколачивает, то на стареньком станке вытачивает матрешки и солонки, то жестяными работами займется. И всегда его «заносит». Например, затеет доски разделочные мастерить – перепробует делать их различной конфигурации. Картонные шаблоны складывает в папку, до следующей «доскомании». А из другой папки бережно достаются рисунки и копировальная бумага.
Целый месяц в это время не выветривается из мастерской запах жженого дерева. Это трудятся под детскими руками два выжигателя, выводится контур рисунка, а после – узор по краю доски. Плывут слабые запахи акварели и гуаши. Просохшие дощечки покрываются олифой или нитролаком. От пахучего запаха щиплет глаза, и работать приходится или при открытых дверях, или вообще на улице. Но это один из самых прекрасных моментов в работе: краски под лаком мгновенно меняются, становятся яркими, насыщенными. Сквозь акварель проступает «текстура дерева», по-новому оживают нарисованные листья и цветы…
Готовые доски лежат на уличном столе, на лавке под окном и веселят глаз. Все рады, а учитель рассматривает работы придирчиво-внимательно, но видно, что доволен.
В другой раз Сан Сеич идет с учениками на берег реки, собирать причудливые коряги.
– Зачем? – искренне недоумевает директриса, – Надо деньги самим зарабатывать. На инструменты, лак, материалы. Жестяные совки и дощечки можно продать, деревянные ложки, солонки, с грехом пополам, тоже. А корешки, даже отшлифованные и покрытые лаком, кому нужны?! Надо делать швабры, вешалки, противни и так далее.
…Дети носятся по берегу, выискивают в куче плавника заковыристые коряжки-загогулины, и – счастливы. Старый учитель тоже счастлив. Он вдыхает запах тины, осоки и речной сырости, смотрит на россыпь голышей у воды, на небо. И глаза его – то цвета свинцового осеннего неба, то – синей речной воды.
Он думает о том, что через год-два на его место придет молодой учитель труда. И кто знает, что будет… Может быть, загогулины, что лежат на верхнем стеллаже и на шкафу, полетят в печку. Старенькие выжигатели немедленно перегорят от обиды за небрежное обращение. Школьная мастерская будет штамповать безликие, одинаковые кухонные доски и прочую утварь, готовить к продаже исключительно покупаемые вещи.
И никто из детей не замрет мечтательно над рисунком бабочки: «Сан Сеич, можно я ее на свою досточку переведу?» … Пусть! Но из этих вот детей когда-нибудь вырастет такой Учитель, каким он и должен быть. Они не смогут забыть то, чему учил их старый трудовик.
…Шумит река, и детские крики – как всполохи над темной водой.
Устинья
– Здравствуйте, баб Усть!
– Здравствуй, доча! Не признала тебя сперва… – Устинья долго смотрит вслед молодой женщине.
Признать-то признала, знакомое лицо, а вот как зовут… Однако, Степана дочка. Как быстро они нонче растут…