Наконец Витьку удалось соорудить грубое подобие заготовки для костра. Плача от усталости, холода и боли, он дул и дул на застывшую зажигалку, чиркал-чиркал-чиркал колесиком.

Сначала зажигалка только искрила, затем выдала язычок пламени, совсем слабый поначалу. Но даже когда язычок окреп, сколько не подносил Витёк зажигалку к стопке самых мелких веточек, загораться они отказывались, лишь чуть парили.

«Угораздило же в осинник зайти, – в отчаянии подумал он. – Ни хвои, ни бересты. А если поблизости и есть, то в темноте не видать. Да и не дойду никуда уже. Хоть бумаги бы клочок».

Витёк знал, что в карманах ничего нет, но все-таки принялся, наверно в двадцатый раз, их обшаривать. Неожиданно что-то нащупал. В совершенно никчемном нижнем боковом внутреннем кармашке пиджака, куда даже пачка сигарет не влезет, лежало что-то небольшое, но плотное. Зацепил пальцами, поднес к лицу, чиркнул зажигалкой.

В руке он держал стопку сложенных пополам купюр, подобранных скрепкой.

Распотрошил, развернул, пересчитал.

Ровно девять сотенных бумажек, ни копейки из которых глупая баба не оставила на хозяйство.

Снова чиркнула зажигалка. Скомканные купюры вспыхнули и Витёк затаил дыхание. Нет, все в порядке – веточки тоже занялись, и через минуту в весеннем морозном лесу запылал небольшой, но уютный костерок.

Витёк все тянул и тянул ладони к огню и думал о том, что только немного отогреется и пойдет домой. Он ласково обнимет бабу, и пальцем не тронет ни тестя, ни Татарина. Он заставит сопляка Сашку вылечить ему руку, и, как только окончательно выздоровеет, пойдет на старый выгон за селом и построит там больницу. И все скажут ему: «Спасибо!» Потому что никуда не годится лечиться одному, вдали от дома и родных. Так и помереть совсем можно. Вон он, Витёк, чуть не помер, а жизнь ведь настоящая только начинается. И надо навстречу этой настоящей жизни идти.

Только еще чуть-чуть отогреться.

Путь совсем не близкий.

Сашка убил голубя.

Вышло это не случайно.

В восемь лет человека все время мучает вопрос: «А что будет если…». Дальше много вариантов: «уронить со стола вазу», «засунуть отвертку в розетку», «насыпать в аквариум с рыбками стирального порошка» – список бесконечен. Но так уж вышло, что именно сегодня Сашка задумался, а осмелится ли он кинуть камень в живое существо.

Конечно, он понимал, что делать этого нельзя, что он поступит нехорошо, да и вообще по себе знал, что камнем – это больно, однако поделать с собой ничего не мог. Он просто обязан был знать ответ.

Сперва Сашка выбрал было в качестве мишени соседского рыжего кота. Кот этот был исключительный пакостник. Подворовывал по чужим кухням, беспрерывно орал под окнами сзывая кошечек, и самое возмутительное – не давал себя гладить и царапался.

Однако кота было жалко, поскольку он был пушистый, грациозный и какой-то чересчур уж живой. Тогда Сашка вспомнил, как недавно отец, придя домой, долго отряхивал пиджак в ванной и ругался.

– Сначала динозавры охотились за обезьянами, – ворчал отец. – Затем обезьяны превратились в людей, а динозавры в птиц, но продолжают гадить. Птицы – наши враги! Если бы коровы летали, например, они бы точно не вели себя как птицы, потому что – млекопитающие.

Сашка ничего из слов отца не понял, но «птицы – наши враги» – запомнилось. Врагов не жалко.

Во дворе пятиэтажки голубей хватало. Вот и сегодня они целой стаей кормились неподалеку от мусорных баков.

Для начала Сашка выбрал совсем маленький камень. «Ничего, – успокаивал он себя. – Только разок легонько кину и все». Однако ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза не попал. Голуби тревожно взмывали в воздух, но вскоре опускались обратно и продолжали деловито наклевывать что-то с земли.