Они поднялись на второй этаж, в кафе, где, по счастью, почти никого не было. Антонина Матвеевна устроилась за столиком у окна, а Тимур взял кофе в крохотных пижонских чашках и для мачехи бутерброд с икрой.

– Шикуешь? – спросила она без особой злости.

– Да нет, просто помню, что вы любите.

– Подлизываешься?

Тимур пожал плечами:

– Можно и так сказать.

– А ничего у тебя не выйдет, не старайся. Ты давным-давно исчерпал все лимиты, хотя я, честно говоря, думала, что у твоего отца они безграничны.

– Да?

– Да господи, он же тебя обожал! – воскликнула Антонина Матвеевна. – Только и слышно от него было: «Мой сын, мой сын»! Все тебе, все к твоим ногам, а нам уж что останется. Тьфу, как вспомню…

Лицо мачехи исказилось в такой гримасе, что Тимур вздрогнул.

– А вы меня сильно ненавидите? – осторожно спросил он, когда она немного перевела дух.

– А ты как думал, если я из-за тебя десять лет в любовницах проходила? Детей не родила, потому что ах, как же, Тимочка такой ранимый… Еще от потери матери не оттаял, а я новую женщину в дом приведу. Ах, он мне не простит, ах, я сына потеряю, давай потерпим. Ну терпели.

– Антонина Матвеевна, я же не знал.

– Пока был несмышленый, ладно, а потом мог бы уже сообразить, что человек не должен быть один. Что папа твой – молодой мужчина… – Мачеха махнула рукой. – Да какое там, ты только о себе думал, а отец у тебя был на положении раба. Все твои прихоти выполнял, все в тебя вкидывал, время, деньги, и ладно бы хоть что-то путное выросло, так нет. Все как в черную дыру.

Тимур вздохнул, не зная, что ответить на этот упрек.

– Меня бы в детстве пороли за такие фортели, как ты выкидывал, а ты все у отца был самый лучший. Все были виноваты, кроме тебя. Хулиган – энергичный, тупой – учителя плохо объясняют, ну и так далее. Он тебя безумно любил, Тимур! Поверь, он бы все тебе простил, даже убийство. Даже изнасилование бы простил, наверное. Но ты старался как мог и нащупал-таки слабое место в его обороне. Путем долгих проб и ошибок нашел то, что он не смог в тебе принять.

Тимур нахмурился:

– Да я понимаю, Антонина Матвеевна.

– Если бы понимал, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Тима, отец и так всю душу в тебя вложил, для себя ничего не оставил. Ладно, время, деньги, этого для родного ребенка не жалко, но ему слишком на многое приходилось закрывать глаза, слишком многое в себе ломать, чтобы гордиться сыном. Одно только и осталось, самое для него главное, вера в коммунизм. Не заставляй его и это ломать.

– И не собирался даже, – улыбнулся Тимур, – времена такие пошли, что без меня ломают.

– Именно поэтому он и считает своим долгом твердо держаться.

Сказав это, Антонина Матвеевна хмыкнула так неопределенно, что Тимур не понял, уважает она или презирает подобную стойкость духа.

– Сам подумай, о чем вы с ним будете говорить, когда ты предал все, что для него важно? Когда он знает, что ты тоже приложил руку к тому, что гибнет все, чему он всю жизнь верно и преданно служил?

По гладкости фраз Тимур понял, что мачеха сейчас повторяет слова отца, поэтому промолчал. Действительно, о чем говорить? Поблагодарить разве что за посылки, которые папа регулярно собирал ему на зону, хотя за все годы прислал только одно письмо? Рассказать, как сиделось, как работалось? Что вообще может утешить и примирить с действительностью человека, у которого вместо сына-летчика вдруг вырос сын-уголовник? А теперь еще выясняется, что по вине этого неудалого сына не случилось других, более качественных детей…

– Мне очень жаль, что у вас с отцом так из-за меня вышло, – сказал Тимур, – простить такое, наверное, нельзя, поэтому и не прошу.