Дно сферы стало вспучиваться, вдавливаясь внутрь, образуя некое подобие земной тверди. Свод поднялся, растаял, наливаясь голубизной, подернулся легкими перистыми облаками. Я вывалился из переставшей быть осязаемой стены и аморфным, еще не обретшим формы комом стал проваливаться вниз, падать на все убегающую от меня, расширяющуюся, обрастающую лесами, горами, реками и болотами Землю, все-таки Землю.

– А-а-а-а-а… – Я уже мог кричать от страха, мог неосознанно размахивать чем-то, напоминающим конечности, пытаясь остановить падение, мог погибнуть и, не завершив метаморфоз, вернуться к Зеркалу, мог шлепнуться в болото под плотным сводом вечнозеленых древних растений. Что, собственно, и сделал. Падение с высоты, как мне показалось, нескольких сотен метров, даже в грязь, не может пройти бесследно. Гулкий удар в брюхо – и дыхание остановилось, клацнули челюсти, и в глазах рассыпался целый фейерверк разноцветных искр, боль полоснула кипятком по внутренностям и навалилась сторожкой, чуткой тишиной бессознательного состояния.

Сколько времени пришлось проваляться трупом, я не знал. Возможность чувствовать приходила постепенно. Я лежал, как я понял, в топкой теплой жиже. Какая-то мерзость ползала по спине и щекотала почти незащищенные стыки шкуры и огромных костяных пластин, напоминающих короткие римские мечи. Я попытался вспомнить, как проходил коридор и наконец добрался до Зеркала. Интересные ощущения. Я усмехнулся. Мне определенно нравилось быть кем-то больше, чем быть самим собой. В коридоре ты не имеешь ни имени, ни звания, ни тела. Ты похож на чистый разум, который может видеть, воспринимать и осознавать, но не имеет возможности влиять на тот мир, в котором он находится. Стены коридора проницаемы для обычного волевого усилия, и не составляет труда изменить направление и двигаться по любому из цепочек отражений. Да. Коридор скорее похож на гибкий, изменчивый, живой лабиринт, состоящий из кусочков разбитого стекла. Они блестящи и ярки. В них бьется пойманное случайными лучиками солнце. Ты двигаешься внутри этой вселенной и над нею. Ты не можешь быть везде одновременно. Но ты можешь за долю секунды переместиться туда, куда тебе будет угодно. Главное, чтобы ты знал, где ты хочешь оказаться в следующую секунду.

На этот раз все прошло не столь просто и буднично, как это обычно бывает. Было по-настоящему больно. Обрастать новой броней оказалось совсем нелегко. Легко меняли тела Метаморфы. Они обладали почти неограниченным ресурсом Перевоплощений, но их тела были неустойчивы. От малейшего воздействия Метаморфы теряли свою телесность, которую и телесностью-то, в общем, нельзя было назвать, скорее, они обладали возможностью всего-навсего казаться, но не быть. Я не был Метаморфом. У меня ограниченный запас Перевоплощений, и каждое последующее давалось мне все тяжелей.

Зуд на спине становился невыносимым. Какие-то мелкие твари с острыми как иглы зубами пытались добраться до плоти, отчаянно кусая стыки панциря и пластин. «Еще не хватало в самом начале Перевоплощения быть съеденным какими-то дилетантами из новообращенных», – подумал я и тяжело заворочался в грязи. Это помогло. Дважды перевернувшись с боку на бок, я, похоже, передавил этих ползучек. «Да и черт с ними» – пронеслось в голове, – «ничего страшного». Пока им легко перевоплощаться, попробуют еще раз.

Я открыл глаза. Папоротники. Невероятных размеров, с толстенными стволами, выстреливались из болотной жижи и перли с несгибаемой настойчивостью, как секвойи, вверх к солнцу. Им тоже очень хотелось жить. В воздухе было много углекислоты, и им было из чего синтезировать крахмал. Жаркий и влажный климат был как нельзя более для них благоприятен, но, когда слишком много желающих жить рядом, неизбежно вспыхивает война. Если не за клочок земли или воздуха, то за лучик солнца. Энергия. Без нее невозможен ни синтез крахмала, ни синтез белка, ни полеты в космос.