Бабушка и мальчик ведут Элиз назад по череде садов медленно, словно она выздоравливающий инвалид. Они возвращаются по потемневшим улицам, тускло освещенным и заполненным рабочей толпой и приготовлениями к ужину, то и дело сворачивая, пока не оказываются перед домом, где живут Элиз и Крис. Элиз видит свет в их квартире, Крис, должно быть, дома.

– Tschüß meine Liebe[33], – говорит бабушка (или она говорит «Дизель»?) и щиплет Элиз за щеку.

Мальчик с несчастным видом смотрит на Элиз и неохотно позволяет обнять себя – он сердится, что она уходит. Элиз тоже боится идти, пока бабушка решительно ее не подталкивает и не поворачивается вместе с мальчиком. Элиз прикидывает, не пойти ли за ними, но младенец не хочет и грубо толкается в животе. Впервые Элиз ощущает упрямую волю своего ребенка, противоречащую ее собственной. От неожиданности она вздрагивает, звонит в дверь и медленно поднимается по лестнице в свой сияющий чужеземный дом.

Крис любит путешествовать. Любит до мельчайших деталей: от трепетного укладывания в чемодан отутюженных рубашек из плотного хлопка и внезапного толчка назад в момент отрыва самолета от взлетной полосы – память тела приветствует его с ожидаемой заранее радостью, беря начало в рывках на американских горках чаритонской ярмарки в августе 1969 года, – до тихой печали, с которой открываешь дверь гостиничного номера, и колотящегося сердца при виде заполненного на следующий день иностранными клиентами конференц-зала, с надеждой, что найдутся верные слова.

Однако больше всего он любит, хотя никогда в этом не признается, выход из зала получения багажа в аэропорту иностранного города и лицезрение своей фамилии на рукописной табличке – обычно черным маркером, заглавными буквами, – которую держит шофер. Короткий кивок Криса, и водитель принимает у него тяжелый багаж, ведет к роскошным кожаным сиденьям. Крис расслабляется, наслаждаясь беззвучно проплывающим за окном машины городом, ощущая спокойную силу, даже если она угасает, едва он выходит из автомобиля. Первый же взгляд на свое имя как будто подтверждает всё, так же, как вид материнского почерка на метках его футболок в летнем лагере, ее судорожной скорописи давал Крису надежную уверенность в возвращении. Таблички, которые теперь держат водители, напоминают ему, что он направляется к какой-то большой цели, куда обязательно должен прийти.

Есть определенный сорт удачи, который Крис за многие годы научился шлифовать. Внутреннее чутье того рода, о котором ты не можешь слишком долго размышлять, потому что оно способно исчезнуть. Крис играл в баскетбол со средних классов школы до конца учебы в колледже и тогда впервые познакомился с удачей, поняв, как ее доить. Когда ты выходишь на площадку с горящим в тебе светом уверенности, и твои ладони дрожат от нетерпения ощутить кожу мяча, единственное, чего ты не можешь, не должен делать – встречаться с этой удачей взглядом. Весь фокус в том, чтобы не ставить ее под сомнение и не слишком сильно в нее верить. Это как с пугливой собакой или красивой девушкой: дай им понять, что ты ими интересуешься, и можешь распрощаться. Наоборот, сосредоточься на подборе мяча и острых передачах, быстром возвращении на защиту, и очень скоро удача ворвется в твой бросок в прыжке. Затем ты действуешь в том же духе, слышишь свист ветра, чувствуешь, как зарабатывание очков делает твои икры невесомыми. Удача помогла Крису заплатить за обучение в университете Джорджии, принесла диплом инженера и травмированное колено.