Теперь сам этот обсидиан, светящийся во тьме, казался зловещим. По спине побежали противные мелкие мурашки, и на мгновение стало зябко. Но лишь на мгновение, потому что следом на плечи легли большие теплые ладони, призывая успокоиться и расслабиться.

Все будет хорошо…

Полной грудью вдохнула пряный ночной воздух, наполненный ароматами свежей выпечки, карамели, терпкого сидра и горячего глинтвейна. А еще еле уловимым ароматом цветов, что тянулся с ближайших балкончиков второго и третьего яруса строений. И запах стоящего позади мужчины гармонично вплетался в это душистое многообразие, вызывая настойчивое желание повернуться и ткнуться носом ему в шею. Теплый ночной ветерок мягко касался кожи, теребил прядки, выбившиеся из прически, и время от времени бросал в лицо длинные светлые волоски, выхваченные из хвоста феникса.

Первый залп салюта раздался неожиданно. Я ахнула и испуганно отступила назад, чтобы тотчас попасть в капкан крепких надежных рук, обхвативших талию и притянувших к груди.

Серебристые искры взметнулись в небесную высь, вспыхнули, осветив лежащую внизу площадь, и мягко осыпались, увязнув в бархате ночи. Второй залп, и брызги шампанского окропили небосвод. Разлетелись, растеклись во все стороны, бурля мелкими лопающимися пузырьками.

Вслед за ними в небе стали распускаться огненные цветы. Красные, оранжевые, малиновые. Они наливались краской и медленно затухали, увядая прямо у нас на глазах. Роняли лепестки, что осыпались на землю черным пеплом. Но грустить о них было некогда. Следующий залп породил жар-птицу, что расправила огромные узорчатые крылья и пролетела, казалось, прямо над нашими головами.

А дальше были бабочки. Тысячи крохотных лимонно-желтых мотыльков, кружащих над городом, подлетавших близко-близко. Они садились прямо на вытянутые вверх руки и гасли, лишь соприкоснувшись с кожей. Фауст поймал одного и долго держал над раскрытой ладонью, не давая потухнуть. А потом, все-таки обжегшись, резко отдернул руку и позволил мне на нее подуть.

Много всего было. И огромные шары, и разноцветные розетки, и золотой водопад, льющийся прямо с неба. Вальсирующие в воздухе фигуры и улыбка, ни на секунду не сходящая с лица. Восторженный ропот, прокатывающийся по толпе, и горячие руки под моими ладонями. Переплетенные пальцы и мужское плечо, на которое так приятно откинуть голову.

А потом вдруг стало темно. Нас окутало кромешной тьмой, и вокруг повисла вязкая тишина. Не было больше ни залпов, ни искр, трескающихся в небе, ни возбужденных голосов зрителей. Уличные фонари – и те разом погасли, не смея нарушить густой темноты. И люди замерли, замолкли, вслушиваясь в звуки ночи, – свист ветра, далекую, еле слышную трель одинокой пичуги, шелест травы и скрип проржавевших петель какой-то вывески.

И я тоже замерла и даже дышала через раз. Казалось, что звук этот чересчур громкий. А потом вдруг руки, лежавшие на моей талии, неожиданно разомкнулись, и Фауст отстранился. Меня разом охватила паника. Страшно стало остаться в темноте без опоры. Одной. Совершенно не ориентируясь в пространстве. Я резко развернулась, ища его руками. И вздохнула с облегчением, когда мои запястья перехватили, притянули к себе. Теперь мы стояли лицом к лицу, и я могла различить, как мягко мерцают серебристые всполохи в глазах феникса. Они становились все ближе, а по щеке скользнули чуткие пальцы, остановились на подбородке, чуть приподнимая, заставляя запрокинуть голову, и его губы накрыли мои.

Легкое касание, нежное, бережное. И еще одно, и еще. Уже не просто прикосновение, но настоящий поцелуй. И я дышу через раз уже совсем по иной причине. И приподнимаюсь на мысочках, чтобы быть ближе, обхватываю руками сильную шею, притягивая к себе. Ловлю движения губ, вдыхаю такой знакомый запах. И вкус сладких печеных яблок тает на языке.