При помощи науки человечество справилось с бедностью и войнами, перейдя к модели почти утопического общества. К сожалению, такая модель не живёт долго, но осознание этого пришло слишком поздно…

Я помню, как мы из Швеции отправлялись на заполярные российские станции, чтобы перенять опыт устроения жизни в условиях низких температур. Помню, как пили ледяную водку и парились в суровых северных банях. Как русские кричали: «Какой ты Андерш? Ты же наш! Андрюха ты!», – и после всего этого чокались. Это у них называлось «заложить за воротник». Странные русские. За полгода экспедиции мы сроднились, и когда прощались, скупые мужские слезы замерзали прямо на щеках и жгли.

Скоро выяснилось, что все северные земли освоены и там живут счастливые люди, строят семьи и свой быт. А Китай стал стремиться ввысь: новые разработки в области строительства подтвердили великое звание Поднебесной.

Но карточный домик рано или поздно рушится. Первый тревожный сигнал поступил с теплиц и полей. Плодородных земель становилось всё меньше и меньше, а количество людей росло в геометрической прогрессии. Попытки заменить овощи и фрукты синтетикой провалились. На составление программ взвешенного рациона и полноценного питания были брошены силы лучших диетологов со всего мира.

Справились на первое время…

Вот только цепная реакция уже была запущена: за продовольствием потянулось всё остальное.

– «Сольна-центрум», – объявил искажённый голос сквозь ретрансляторы.

Живая масса людей нескончаемым потоком разливалась по одной из самых красивых станций метрополитена. Я вышел из вагона последним и спокойным шагом направился к эскалаторам. Механическая лестница потянула по красному, выдолбленному в скальной породе туннелю, к поверхности, создавая впечатление, будто поднимаешься по гортани к самому рту. Множество людей уже у выхода в город становились разноцветной рвотой, выплёскивающейся на тёмные улицы, залитые неоном от множества витрин. Моё пальто контрастировало с радугой бессонной жизни, и я решил добираться до своего жилища маленькими параллельными улочками.

Ключ медленно повернулся в замке, и я, войдя в квартиру, освободился от тяжёлых ботинок, что весь день вызывали дискомфорт. Коридор был с гардеробом и полками. Всё на своих местах: несколько пар рабочей, тёплой обуви, в гардеробе – пальто, куртка и пиджак. Я щёлкнул переключателем, и гостиная ожила мягким светом торшера, стоявшего рядом с диваном.

В квартире не было люстр. Только светильники. Встречались и свечи. Яркий свет напоминал о семейном уюте, которого в моей жизни не было уже год, поэтому всё освещение я сменил на дешёвые источники света из IKEA. Подойдя к бару и бросив в тамблер три кубика льда, наполнил его восемнадцатилетним односолодовым виски. Давая напитку остыть и впустить в себя талую воду, решил умыться.

Ледяная вода обожгла испещрённые мелкими морщинами щёки. Я взглянул на себя в зеркало: вымотанный пятидесятилетний мужчина в рубашке с туго завязанным галстуком. «Белый воротничок». Полярные исследования сменились офисом с водой из кулера и воздухом из ионизатора. Измерительные приборы – планшетом и компьютером. Разговоры под холодным звёздным куполом – молчанием на общей кухне.

Взяв бокал и пульт от стереосистемы со стола, нажал на кнопку воспроизведения и сел на диван. Комната наполнилась кристально-чистым звуком джаза – последней радостью в моём беличьем колесе.

Растворяясь в удивительных фортепианных пассажах великого Телониуса Монка, голова пустела, а тело расслаблялось с каждым новым глотком «воды жизни».

II

«Я больше не в силах что-либо изменить».