Вавилов ничего не мог понять: какое окно, зачем?! Какая бывшая подруга? Он никогда здесь не был! Но пьяная толпа идиотов злорадно вопила «Фас». Или она, в отличие от провозглашенного Казановы, была не такая уж и пьяная… Люди, которых он любил двадцать лет назад, превратились в дурной сон.

И тогда с веселой мстительной злостью Вавилов рванул дверцу хозяйского холодильника и выхватил первую попавшуюся шампанскую бутыль и один из шикарных тортов несуразной вытянутой формы – словно камень Самсонкин гроб, достопримечательность вавиловской родины. Пускай пожертвуют жратвой, раз им захотелось пошутить! Но никто и не перечил, все были в плебейском предвкушении какой-то пошлой интриги…

Орлуша потом недоумевала: зачем ты вообще там оказался?! Послал бы с треском все эти новогодние игры стареющих идиотов. Ты спекся, Фидель! Может, и спекся… Кто он такой, чтобы ломать праздник, пускай даже убогий. Его разыскали, пригласили, ему вроде как рады. Его даже альфа-самцом назначили, хотя он никогда на эту роль не претендовал, во всяком случае – с должной для этого статуса похотью и агрессией. К тому же он много лет вычеркивал Новый год из жизни, и, возможно, это была его епитимья за несложившуюся семейную рапсодию. Поэтому капризы были исключены – да и несвойственны они ему…

– Типично мужская мягкость, – вздохнула Орлуша. – Быть самим собой – не каприз, а насущное право. Но в тот момент ее рядом не было – она не боялась осуждения «фамусовского общества», она была вольна не принимать приглашений…

Он определенно был первый раз в этом доме. Он мог забыть одноразовую женщину, но дома он запоминал. Выходит, его внутренний навигатор был более развитым, чем половой инстинкт. И чем душа, конечно! Ведь именно душа – это краткое название органа привязанности? Ей же обычно приписывают ответственность и совесть, долг и сострадание. Сюда же обиженные женщины втискивают родительский и сыновний инстинкты. Душа получается крайне перегруженной субстанцией. Но, по глубокому убеждению Феди Вавилова, все обстояло как раз наоборот. Душа – это полость блаженной пустоты, скрытая в тайниках тела. Пустоты, наполненной небом свободы, газом, который легче воздуха. Это орган вертикального взлета и озарения, благодаря чему мы можем воспарить из бездны…

Иногда этой бездной бывает быт. И тогда ты исчезаешь вместо того, чтобы ехать за новым смесителем в «Леруа Мерлен» или за мешком картошки. Кому это понравится… И эту дилемму до сих пор не разрешила даже умная Орлова.

Хотя и она была согласна с тем, что душа не обязана никому нравиться.

Дом, куда он пришел, был кирпичной пятиэтажкой с обгрызенными временем боками, со стеклянной шахтой лифта, пристроенной извне, и со сломанным кодовым замком. Вавилов любил такие дома, ему казалось, что в этой неброской, но надежной материи произрастают такие же люди – верные, непритязательные, отзывчивые.

Хотя эти домыслы – лишь приятная часть его архитектурных фантазий. Ближе к дантовому «сумрачному лесу» Федя Вавилов понял, что мечта его неосуществленная – архитектура. И что ему было делать? Он примостился на задворках своего несбывшегося призвания, сделав вид, что открыл новое направление на стыке наук – персональную психогеографию. Некая отрывистая теоретическая база у него была – не совсем уж горький он пропойца. И психогеография – эта трудноопределимая взрывная смесь, изобретенная французской философской шпаной, – пришлась ему по вкусу. Вавилов размашисто объявил себя автором персонального ответвления этой малопонятной дисциплины, разродился манифестом популистского толка и стал неспешно обрастать паствой. Главным козырем его теории был «эмоциональный слепок тела».