Здесь в разговор вмешалась хозяйка, уже давно проявлявшая признаки нетерпения.

«Вот, как послушаю вас, – сказала она, – и так все правильно и хорошо выходит по-вашему, а наши-то фронтовики, дуралеи, целый день горланят, да только путного от них ничего не услышишь, а беспутства наберешься. По-ихнему, Бога выдумали попы, старших и начальства не признают, Атамана, кричат, тоже не надо. И кто бы еще говорил – пусть бы степенные казаки, – а то все непутевые, – не иначе как бездомные и голодранцы. А по ночам, как свиньи, напиваются, кур крадут, девок затрагивают и орут во всю глотку «теперича слобода». Как погляжу я на вас, так вижу, что вы люди душевные, мирные, нет у вас злобы на уме, а когда увидела вас у калитки, ну, думаю, опять бродяги, ходят бездельники, да народ мутят, и сами не работают и другим мешают. Ну, конечно, осерчала», – закончила она, как бы извиняясь за свой суровый прием.

Казак, насупившись, угрюмо молчал. От нас не ускользнуло то обстоятельство, что на почве разного понимания и толкования большевизма, здесь в семье происходят очевидные разногласия. Жена всецело разделяла нашу точку зрения и, не скрывая, радовалась, что в лице нас нашла себе неожиданно единомышленников, а муж, будучи иного мнения, сердился, хмурился, говорил мало, больше отнекивался. Наша беседа уже тянулась часа два. Мы вполне отдохнули, были сыты и стали подумывать об отъезде. Хозяин вызвался нанять для нас подводу до станции Ольгинской. В этом ему помогла жена, дав несколько весьма ценных указаний. Казак ушел и, вскоре вернувшись, с досадой заявил, что только один станичник соглашается ехать, но требует за это 25 целковых. Хотя по тому времени названная сумма была очень велика, но нам не оставалось другого, как согласиться. Пока запрягали лошадей, мы успели собраться, поблагодарить хозяев за их гостеприимство и приступили к расплате. Однако хозяйка наотрез отказалась принять от нас плату. Нам стоило много труда убедить, наконец, ее мужа взять деньги. Увидев это, она принесла кусок сала, схватила несколько пышек и, сделав сверток, сунула Сереже со словами: «Возьмите, в дороге-то пригодится».

Пара сытых, крепких лошадей быстро несла нас к ст. Ольгинской. Мы не успели еще выехать из низкой лощины, как вдали, на горизонте, показался гордо сиявший в лучах солнца золотой купол Новочеркасского собора. Нас охватило необъяснимое, радостное чувство. Близился конец томительного путешествия. То, что еще недавно было только далекой мечтой, скоро могло осуществиться.

Словно очарованные дивным видением красавца собора, приковавшего наше внимание, мы не сводили с него глаз и по мере приближения стали различать спускавшиеся и расползавшиеся вокруг него группы строений, составлявшие город Новочеркасск.

Это был мой родной город. В нем я родился, учился, в нем прошло мое детство и дни юности.

Воспоминания давно прошедшего, бесконечно дорогого, светлого и несравнимо лучшего, чем была неприглядная действительность, волной нахлынули на меня и наполнили душу. Как в калейдоскопе, мелькали картины милого прошлого, быстро сменяя одна другую.

Закрывая глаза, я отчетливо представлял себе город, каждую его улицу, поворот, спуск или подъем, и даже малые здания.

В последний раз я был в Новочеркасске лет 6 тому назад и, в сущности, не нашел в нем каких-либо заметных перемен. И тогда он продолжал быть все тем же стародворянским гнездом, тихим и уютным для отдыха уголком, без шумной и трескучей жизни, всегда присущей крупным торговым центрам. Покоем и деревенской тишиной веяло в его улицах. Тихий церковный звон его многочисленных церквей не заглушался стуком колес, шумом автомобилей, гулом фабричных сирен и в вечерний час своим мелодичным звуком создавал в душе тихое, молитвенное настроение.