Виктор Степанчук все так же сидел за рулем, страшно встревоженный. Он не знал причины паники на станции, возникшей стрельбы и не ждал от происходящего ничего хорошего. Шубин сел на заднее сиденье и скомандовал:

– Вперед! И можно ехать чуть побыстрее, чем раньше!

Мотор взревел, и машина покатила прочь от вокзала. Когда они проехали несколько кварталов, водитель спросил:

– И куда теперь? Поедем искать место для ночлега?

– Нет, – ответил Шубин. – О ночлеге будем думать позже. Сейчас мы едем на фронт!

Когда они выехали из города, уже наступила ночь. На КПП их вновь не остановили, но Шубин понимал, что рано или поздно на каком-нибудь пункте бдительный лейтенант обратит внимание на странного водителя группенфюрера – мужчину в обычной одежде, какую носят русские. Поэтому, как только им попалась боковая дорога, он приказал Степанчуку съехать на нее и остановиться. Когда их не стало видно с трассы, он велел водителю выйти из машины и облачиться в форму, снятую с убитого эсэсовца.

– Эта одежка должна прийтись тебе впору, – сказал он. – Правда, там на спине должен быть разрез под лопаткой, и кровь должна была натечь, но тут уж ничего не поделаешь. Разрез позже можно будет зашить, кровь застирать. А пока не будешь вертеться перед немцами в этих обновках – и все будет хорошо.

Форма пришлась Степанчуку впору, словно на него была сшита. Старую одежду водителя положили в багажник, где уже лежала форма ефрейтора Кнехта, после чего Степанчук снова сел за руль, и они продолжили путь в сторону станицы Манычской. Ехать было долго, около двух часов, и Шубин решил поспать. Но прежде чем погрузиться в сон, надо было дать водителю четкие инструкции насчет дальнейшего маршрута.

– Как доедешь до развилки, повернешь направо, в сторону Сальска, – сказал он. – Но до самого Сальска ехать не нужно – доберешься до хутора Веселый и там меня разбудишь. Там, в Веселом, и заночуем.

– Где-нибудь в стогу? – спросил Степанчук.

– Зачем в стогу? – удивился разведчик. – В доме, выделенном для генерала Келлермана или для его начальника штаба. Будем вторую немецкую танковую армию инспектировать.

До хутора Веселый они доехали ближе к полуночи. Здесь Степанчук разбудил Шубина и получил от него новые инструкции.

– С этого момента – ни слова по-русски, – потребовал разведчик. – Вспоминай свой запас немецких слов, какой он у тебя есть. Но в присутствии немцев лучше рот не раскрывай. Помалкивай. Когда подъедем к штабу, ты должен выскочить и открыть мне дверцу. Понятно? Почтительно так откроешь и будешь держать, пока я не выйду. Я выйду, скажу тебе: «Подожди меня здесь». Ты немного отъедешь от крыльца и встанешь. Если из штаба выйдет ординарец и будет тебе показывать, где надо встать, постарайся его понять. Слова «налево», «направо», «прямо» знаешь?

– Знаю, – отвечал водитель.

– Ну, а если чего не поймешь, отвечай «Яволь!», то есть «слушаюсь», не ошибешься. Но вообще-то старайся не разговаривать. Да, и вот еще что. Ты должен иметь немецкое имя. Пускай ты будешь зваться… Скажем, Вернер Фельдман. Это как бы перевод твоей русской фамилии. Ты будешь «полевой человек», или Степняк. Запомнил? Ну-ка, повтори.

Степанчук несколько раз повторил свое немецкое имя, после чего Шубин велел ему ехать дальше.

Через полчаса они въехали в хутор Веселый. Часовые, дежурившие при въезде в хутор, завидев лимузин, взяли «на караул». И когда машина подъехала к дому, где разместился штаб, там у крыльца уже стояли в ожидании сам генерал Келлерман, его начальник штаба и несколько офицеров. Шубин, увидев встречавших, удивился такой проницательности генерала. Он бы меньше удивлялся, если бы знал, что генерал Гот еще накануне обзвонил всех командующих немецких частей в этом районе и предупредил о визите инспектора.