– На фронте у меня был братишка Равиль, земля ему пухом. Он был коренной дончанин. Так вот, он считал, что Донбасс не такой и русский, и уж, естественно, не украинский, а вовсе советский.

Донна удовлетворенно кивнула.

– В точку! В Донецке, простите, Сталино, очень любят стихотворную строчку, авторство которой, кажется, принадлежит давно забытому поэту Владимиру Мощенко: «Не Украина и не Русь, боюсь, Донбасс, тебя, боюсь».

Что имел в виду пиит? Конечно, хотел подчеркнуть особость национального характера края. В нем живут, так уж сложилось, представители более ста национальностей. Начали все русские, потом приехали валлийцы, шотландцы, англичане, французы и бельгийцы, поляки, немцы. В разное время Донбасс осваивали крестьяне Малороссии и Белоруссии, татары и мишари из Поволжья. Греки Крыма были первопроходцами степных просторов Приазовья, а сербы оставили имя луганскому городку Славяносербску. Армянские, немецкие, еврейские, болгарские села и сельхозколонии дали свои краски в пеструю этническую карту региона. Донбасс, несомненно, был идеальным краем, плавильным котлом, в котором варили «новую общность – советского человека», как это называли идеологи Советского Союза. Удалось ли это в полной мере?

Наверное, из всех областей СССР Донецкая (ну, и Луганская вместе с ней, разумеется) была единственным местом, где советская власть была на самом деле, где советские идеи работали. Речь идет о том, что улучшенное по меркам остальных регионов снабжение Донбасса, уникальный конгломерат народов и народностей, сплав культур и ментальных особенностей смогли выдержать даже суровость идеологической мысли КПСС.

«Плавильный котел народов» тут всегда работал правильно, давление сбрасывалось вовремя. Потому и не было в Донбассе этнических взрывов. Здесь вырастили человека, который говорил по-русски, жил в парадигме русской культуры, но ценил в других не национальную принадлежность, а прежде всего полезность для общества. Мне сдается, это и был советский идеал. Так что прав Равиль и прав Владимир Мощенко. Не Украина и не Русь. Но Донбасс. С лозунгами или без оных.

Пока перезаряжали батареи в акустических антиловушках, стал слышен шум прибоя, а невдалеке нестройный стрекот одиночных выстрелов. Все знали, что война давным-давно окончена, но на лицах читалось любопытство.

Панас, скорее всего вовсе не умевший молчать, шумно высморкался и издал смешок:

– Это тут рядом, между Качей и Андреевкой, бьют бакланов и чаек – слишком много развелось. Районный экодоктор посчитал необходимым подсократить их поголовье. А то, верите ли? – просто тучи! Да-с, именно тучи-с.

Н-да. Извините за словоёрсы – дурацкая привычка кривляться. Но ведь вы, голубушка Донна, повествуя о культурном фоне вашей малой родины, позабыли рассказать о том, что она породила российскую фабрику грёз. Нэспа?

– Никакая я вам не голубушка, – рассмеялась Донна.

Панас тонко улыбнулся – мол, оценил юмор и отсылку к Ильфу и Петрову.

Донна продолжила, обращаясь к Палычу:

– Это он намекает на Ханжонкова, родился у нас под Сталино-Дмитриевском такой себе казак, которому скучно было тянуть офицерскую лямку, вот он и подался в бизнес, а главнейшим из них он почитал для нас всех кинематограф.

– Расскажите, я только обрывки слыхал, – пыхнул трубкой Палыч.

Донна скрестила руки на коленях и начала рассказ.

– Биография Ханжонкова и сама могла бы лечь в основу кинокартины, но вместо этого он сам снимал кино, занимался прокатом новых лент, устраивал киностудии и заботился о том, чтобы Владимир Ленин на полном серьёзе мог сказать о том, что «из всех искусств для нас важнейшим является кино». Ханжонков родился на хуторе своего отца, донского сотника за сорок лет до Октябрьской революции. Сегодня это поселок Нижняя Крынка, в 20 километрах восточней Донецка. Хотя тогда это была земля Области Войска Донского, будущий Донбасс уже властно предъявлял на нее свои права. И ничего удивительного не было в том, что сын казачьего сотника, выросший на этой земле, отличался повышенной предприимчивостью. С этого начинались многие донбасские карьеры.