Дети помолчали. Нина горестно развела руками:

– Ну вот и не знаю, что делать…

– А какие там слова?

– Вот, на столе.

Володя взял маленькую тетрадочку:

– Тут только твои слова?

– Да, я переписала.

– А остальное – помнишь?

– Конечно.

– Расскажи?

Нина неохотно начала пересказывать – жила-была девочка, и матери у нее не было, и злая мачеха посылала ее в лес…

– Нет, Нина, не так, – перебил Володя, – с чего все начинается? Ну, на сцене?

– Идет снег, – снова заговорила Нина, – появляется бедная сиротка, поет грустную песенку, собирает хворост, тащит все это с собой.

– Так. Дальше?

– Потом она приходит домой. Там ее встречает злая мачеха.

– Как встречает? Что говорит?

– Вот в тетрадке написано: где тебя так долго носило? Почему мало хвороста?

– Давай попробуем? Я буду сироткой, а ты меня ругай. Вот смотри – я вхожу и тащу хворост.

Володя вышел за дверь, потом вернулся, прижимая к груди воображаемую охапку хвороста. Нина растерянно посмотрела на него и сказала:

– Где тебя так долго носило? Почему мало хвороста?

– Нет, Нина, погоди, – перебил Володя, – ты же на меня сердишься. Меня долго не было, хворосту мало. И вообще ты меня не любишь, я тебе не нужен… не нужна. У тебя, наверное, своя дочка есть?

– Есть, только она спит все время. Она только в самом конце появится.

– Ну вот. Своя, любимая. А тут я… я тебя раздражаю, да? Ты меня только как служанку используешь.

Нина засмеялась:

– Ну да, наверное.

– Ну вот! Ты со мной так и обращайся. Давай еще раз?

Он снова вышел за дверь, вернулся. Нина стояла, повернувшись спиной. Володя растерялся, и тут она обернулась:

– Явился наконец! Сколько можно, – холодно сказала она, – а хворосту-то, хворосту… чем тут топить? Бездельник! Выгнать тебя из дому…

– Здорово, Ниночка! – воскликнул Володя, – правда, отлично! Вот только…

– Что – только? Опять не так? Я представила себе все, как ты сказал…

– Да, да… только ты мне говоришь – явился, бездельник… А я же как будто девочка.

– Ой, – расхохоталась Нина, – и точно! Давай еще попробуем?

Второй раз все получилось еще лучше. Стали разыгрывать следующие сцены, и вот тут-то все повторилось – Нина, глядя на падчерицу, упорно называла ее в мужском роде. Под конец Володя разозлился:

– Да ты нарочно!

– Честное слово, Володенька, нет… я как вижу, что ты в штанах – так и не могу поверить, что ты девочка. На сцене все лучше будет – там передо мной Машенька будет стоять, она сиротку играет.

– А если и там собьешься? Нет уж, давай еще повторять.

– Давай, но я все равно не могу.

– Что же нам делать?

– А давай тебя в платье нарядим? – осенило Нину.

– Что?

– Ну в платье? В мое.

– Ну не знаю, – растерялся Володя.

Вернувшийся Арсений Васильевич был немало удивлен, когда из дверей его гостиной выскочил одетый в Нинино платье Володя, следом вылетела подушка, потом выглянула Нина:

– И чтобы домой не возвращалась!

Володя всхлипнул и побрел прочь. Нина крикнула:

– Давай еще раз?

Тут Володя заметил Арсения Васильевича и смутился:

– Ой… а мы тут…

– А мне покажете?

– Да, папа, давай, – обрадовалась Нина, – ты будешь публикой.

Арсений Васильевич с удовольствием посмотрел представление – дети показали не только сцены сиротки и ее злой мачехи, но и весь спектакль.

– Почему мы никогда в театр не играли? – спросила Нина, когда спектакль закончился и Володя переоделся в свою одежду, – я и не думала, что так интересно!

– Я часто сам с собой играю, – задумчиво сказал Володя, – книгу прочитаю – а потом представляю, как бы это на сцене. А еще лучше – в кино.

– Почему лучше?

– Потому что сцену зритель все время видит, а на пленке можно разное показывать – и время, и места. Понимаешь?