Меня тут же подхватил вихрь образов. Он сносил, срывал с твердой земли, разбирая ее по кусочкам. Азарт забился внутри головы, кровь ускорялась, а сознание, казалось бы, становилось больше. Я знал, что делал, и был полным хозяином положения. Именно в такие моменты, когда чужая история поглощала меня целиком, я чувствовал себя живее всех живых.

Падшие, – думал я, продираясь сквозь расплывчатые образы: квартиры, стебли побегов, каменные проулки и бесконечный, изменчивый коридор темных улиц и лесов. – Их местоположение, главное обиталище. База, на которую они сбежали.

Гектору было известно, куда переправились его товарищи, но он упорно хранил этот секрет в самых темных глубинах своей памяти. В другое время я бы и не подумал туда пробираться – мне становилось дурно, и после таких нагрузок обычно набегала жуткая слабость. Но в этот раз ничто не могло меня остановить. Потому я уверенно продолжал идти по образам, словно соединяя пронумерованные точки в детской головоломке, чтобы в конце концов получить единую картину. Все погружалось во мрак, в спрятанную, невидимую бездну. И я нашел ее. Жар опалил кожу, песок захрустел на зубах. Я увидел бесконечные барханы, что волнами тянулись к горизонту. Темные рваные скалы вырывались из песчаного плена.

Звуки и образы проходили через мой разум и отпечатывались в памяти. Все хаотично металось, но я улавливал суть, и она мне не нравилась. Поток информации лился и дребезжал. Чем больше я узнавал, тем сильнее сжималось сердце.

Не попадем, – в отчаянии подумал я. – Звезды, нет. Мы не сможем. Никто не сможет. Мы проиграли.

Что-то в груди встрепенулось. Жар ударил в голову, и иная сила потянула из мглы воспоминания. Я не без удивления отметил, что Антарес решил поучаствовать в деле. Он подавил мои указы одной-единственной мыслью, развеял их и занялся своей работой, будто желая показать мне истинный путь. Верховный точно знал, что´ искать. Нужные воспоминания были найдены с такой скоростью, с какой я в жизни не действовал в душах.

Стройная фигура в замызганном фартуке. Угольные волосы, прямая осанка, непробиваемая жесткость в глазах. Я содрогнулся, увидев Шакару так близко и ясно. Она и окружение менялись, но одно оставалось одинаковым – выражение ее лица и находящиеся перед ней подопытные.

– Они умирают! – услышал я ее голос.

Шакара не раскрывала рта, связанные с нею воспоминания постоянно сменяли друг друга, но слова звучали в моих ушах.

– Почему они умирают? Снова, и снова, и снова.

Темная комната; падшая склонилась над одним из тел, лежащим на железном столе.

– Я не понимаю, что делаю не так. Можно предположить, что эта операция невозможна и в теории, но она описана эквилибрумами, хоть и запрещена. Успешные прецеденты были.

Я увидел сферы. В них горел фиолетовый дым. Души. Их две. Нет, больше. Много больше. Шакара пробует это раз в несколько лет, но и не думает о прекращении опытов. Ведь успеха она пока не достигла.

Шакара держала сферу в руках. Ее черные глаза казались стеклянными, прямо как у куклы.

– Я уверена, что делаю все правильно. Не может быть иного. Значит, проблема не во мне, а в них. В приземленных.

Она извлекает души. Каждый раз перед ней лежат еще живые тела, но они уже обречены. Падшая не думала о содержании душ. Ее интересовало только то, что можно с ними делать.

– Может, их оболочка слишком слаба? Или же эфир неспособен так быстро адаптироваться?

Бывало, что подопытный просыпался. Тогда Шакара следила за таким экземпляром, но это не продолжалось долго. Человек – простой человек, не сплит и не протектор – умирал в течение пары часов. Те, кто не погибал сразу после опыта и приходил в себя, кричали, говорили невнятно, иногда замыкались, садились в угол и начинали биться головой о стену. Так смерть приходила быстрее. Они не понимали, что с ними происходит, они вообще ничего не осознавали, кроме острого и непреодолимого желания прекратить свое пребывание в этом теле и мире.