– Значит, ты здесь, – сказал он тихо.

– Привет, Эдгар. Черт, как я рад тебя видеть.

Ответный взгляд брата был холодным как лед.

– Послушай, Фрэнк. То, что я твой брат, еще не означает, что мы станем видеться в школе. Понял? – В его голосе появился местный выговор. – Ты всего лишь еще один маленький новичок. Не докучай мне, ясно? К тому же я живу в клоповнике для старших, так что мы все равно будем встречаться редко.

– В клоповнике?

– Так мы называем корпуса в интернате, – ответил Эдгар раздраженно, будто Фрэнк обязан был это знать. Он встал. – Здесь тебе придется самому стоять на ногах. Так заведено в Стрэнгмене. Тебе нужно закалиться.

В следующие дни Фрэнка все время охватывала паника – ему никак не удавалось найти дорогу в огромном здании, где повсюду мельтешили или маршировали шеренгами толпы мальчишек. Несколько раз, заблудившись, он спрашивал дорогу у других учеников, но те только смеялись.

– Ты чего так лыбишься? – сказал один из них с угрозой. – Рожа у тебя как у долбаного идиота. – (Фрэнк заморгал, чтобы не расплакаться.) – Хнычешь, сосунок?

Остальные ребята посмотрели на него с брезгливым презрением. Очень скоро по школе разлетелся слух, что в клоповнике есть новый пацан, неженка, которого видели плачущим. Что еще хуже, он брат Эдгара Манкастера. Откуда у Эда Манкастера взялся такой мелкий сопляк-брат? Он позорит школу.

Жизнь Фрэнка превратилась в муку. На площадке для игр ребята окружали его, кричали и обзывались, потешаясь над его худобой, большими ушами, странной глупой улыбкой и слезами. Поначалу, перепуганный, он метался в кольце и орал, чтобы его оставили в покое. Это лишь усугубляло травлю, и понемногу Фрэнк сообразил, что лучше стоять спокойно, не плакать и вообще не выражать никаких эмоций.

Один раз, всего один, Фрэнк вышел из себя. С ним в классе учился «дневной» мальчик по фамилии Ламсден – высокий, полный, в очках: он и сам мог стать объектом травли, но ему хватало ума напускать на себя уверенный вид и пользоваться своими габаритами. Вскоре он сделался вожаком мучителей Фрэнка. Однажды холодным осенним днем, когда иней посеребрил траву на лишенном деревьев склоне, шайка мальчишек обступила Фрэнка на утренней перемене в надежде довести его до слез. Фрэнк стоял в середине кольца и не шевелился. Ламсден вышел вперед, присел, сгорбившись, и принялся размахивать руками, изобразив на лице ухмылку, призванную подражать гримасе Фрэнка.

– У-у, у-у, у-у, – забубнил он, подражая обезьяне. – Манкастер как шимпанзе, которого я видел в зоопарке на каникулах, они тоже постоянно лыбятся. Мартышка Манкастер! Мартышка Манкастер!

Ребята покатывались со смеху – Ламсден попал в десятку. В голове у Фрэнка что-то щелкнуло. Он напрыгнул на большого мальчика, молотя кулаками как попало. Ему хотелось выбить Ламсдену зубы, убить, но ярость сделала его неуклюжим. Ламсден подставил ему подножку, и Фрэнк рухнул навзничь на асфальт. Ламсден склонился над ним.

– Теперь тебе конец, Мартышка, – сказал он, лицо его перекосилось от злобы.

– Не оставляй следов, Гектор, – предупредил один из мальчишек.

Ламсден сел на Фрэнка верхом и стал бить кулаками в живот, пока тот не утратил способность дышать и едва не отключился.

– Хватит, Гектор! – воскликнул кто-то. – Еще убьешь мелкого уродца.

Ламсден, весь багровый, поднялся и довольно ухмыльнулся, глядя на Фрэнка:

– Теперь ты поймешь, кто ты такой на самом деле.

Отныне Фрэнк знал, что не может ничего сделать, что он беспомощен. Он не мог пожаловаться на обидчиков ни брату – Эдгар при встрече обходил его стороной, – ни учителям. Они знали – нужно было быть слепым и глухим, чтобы не знать, – как с ним обращаются, но, как сказал Эдгар, философия Стрэнгмена предусматривала, что каждый мальчик стоит за себя сам. Учителя не стали бы вступаться, если бы не увидели явных следов насилия. К тому же Фрэнк не нравился и им: на уроках он не мог сосредоточиться, сидел, словно погруженный в грезы, и получал замечания за взгляды в окно. Иногда его даже вытягивали – били по руке тонким кожаным ремешком с длинным разрезом на конце, чтобы получалось больнее.