Дэвид нырнул в сырой переулок у кофейни, перешагивая через смятые сигаретные пачки и кучку собачьего дерьма. В кофейне сидела стайка мальчишек-подростков, которые глазели на проходивших мимо женщин поверх чашек, покрытых пенкой. У одного был намасленный кок, на несколько дюймов поднимавшийся над лбом. Как-то ночью в субботу пару недель назад чернорубашечники устроили налет на Сохо, переловили всех «джазовых мальчиков», которых смогли найти, и побрили им головы опасной бритвой. Но молодежь ничто не останавливало.

Зеленая дверь оказалась не заперта. Одинокая лампочка тускло освещала лестницу. С сырых стен шелухой сползала краска. Крупный мужчина средних лет, держащий в руке шляпу-хомбург, вышел из квартиры проститутки. Дэвид отошел в сторону, пропуская его. Потное лицо мужчины выражало удовлетворение.

– Лакомый кусочек плоти, – проговорил он мечтательно. – Лакомый.

Дэвид постучал в противоположную дверь. Наталия впустила его. Как обычно, на ней была старая блуза в пятнах краски; никакого макияжа, волосы, как всегда, растрепаны. Обычно она встречала его приветливой, теплой улыбкой, но сейчас была серьезна.

– Входите, – сказала она.

В просторной комнате было холодно, пахло краской. На мольберте стояла очередная картина: ветхие дома на крутой улочке, вдалеке большой прямоугольный замок. Как на всех городских пейзажах Наталии, люди на улицах были изображены с опущенными головами либо спиной к зрителю.

Джексон стоял у камина. Здоровяк выглядел встревоженным, губы его были плотно сжаты.

– Спасибо, что смогли прийти в неурочный час, – сказал он.

– Садитесь, пожалуйста, – обратилась Наталия к нему, указав на потертые кресла у огня. Зачастую она прибегала именно к такому, вежливо-формальному тону. В таких случаях ее акцент походил на немецкий, но стоило ей разволноваться, как он становился резче, а гласные делались более ровными и протяжными.

– Что-то назревает, – сказал Джексон слегка обеспокоенно. – Что-то по-настоящему важное.

– Джефф и Бордман не придут? – спросил Дэвид.

– Не сегодня, – ответил Джексон, смотря ему в глаза.

Дэвид судорожно вздохнул:

– Нас раскрыли?

Джексон мотнул головой:

– Нет-нет, не беспокойтесь. Это никак не связано с работой нашей ячейки. Тут кое-что другое, информация, поступившая с самого верха.

Дэвид оглянулся на Наталию. Та серьезно кивнула.

– Если точнее, дело касается одного человека, знакомого вам по Оксфорду, – продолжил Джексон. – Его зовут Фрэнк Манкастер. Это имя вызывает у вас какие-нибудь ассоциации?

– Да. – Дэвид озадаченно нахмурился. – Джефф тоже его знает.

Джексон явно удивился, потом посмотрел на Наталию.

– Ну конечно! Они ведь учились в одном колледже.

– Там об этом не подумали, – сказала женщина.

– Это может быть нам полезно, – заявил Джексон.

Дэвиду вспомнился Фрэнк, когда они сидели вместе с ним и Джеффом в оксфордском пабе: длинные темные волосы, как всегда, спутаны, узкое лицо – нервное и напряженное, шарахается от всего на свете.

– Что с ним стряслось? – спросил он тихо.

– Как понимаю, вы с Манкастером делили комнаты в Оксфорде, – сказал Джексон. – Были его лучшим другом.

– Пожалуй, так.

– Какой он?

– Странный, застенчивый. Боится людей. Мне кажется, у него было чертовски поганое детство. Но парень хороший, в жизни никому не причинил вреда. И еще у него есть привычка думать, он высказывает любопытные суждения, если его разговорить.

– Видимо, вы его защищали, – заметила Наталия.

– С чего вы взяли?

– Нам известно, что он обращался к вам за поддержкой.

– Неужели?

– Мы так полагаем.

– Он держался рядом со мной и Джеффом, входил в наш круг друзей. Когда мы поступили на госслужбу, Фрэнк остался в Оксфорде и стал научным сотрудником. Очень умный. – Джексон и Наталия внимательно слушали. Дэвид продолжил: – В последние годы мы с ним мало общались. Раньше обменивались письмами, но теперь только посылаем друг другу рождественские открытки.