У себя в квартире он традиционно поужинал в одиночестве за кухонным столом, потом включил радио. Открыл пиво и стал думать про жену и сына. Четыре года назад Клара ушла от него к коллеге, другому полицейскому. Они забрали его сына Михаэля и, получив субсидию, уехали, чтобы поселиться в Крыму – единственной части России, полностью очищенной от коренного населения. Представляя собой удобный для обороны полуостров, Крым считался безопасным для немцев. Но Гюнтер знал, что тысячемильная железная дорога, построенная Германией для связи с этой территорией, подвергается постоянным нападениям партизан.

Он переключил волну – передавали Моцарта, а его музыка казалась Гюнтеру изнеженной и раздражающей, – и попал на увертюру «1812 год» Чайковского. Ему нравился уверенный, мощный ритм, пусть даже Чайковский был русским и поэтому не одобрялся. Музыка вызвала прилив бодрости, но когда она закончилась, его, как иногда бывало, поглотила унылая пустота. Гюнтер твердил себе, что это такое время – те, кто верит в Германию, обязаны платить дорогую цену ради ее будущего.

Раздался телефонный звонок, и Гюнтер вздрогнул. Звонили из штаб-квартиры гестапо. Его срочно вызывал к себе директор Карлсон.

Карлсон занимал большой кабинет на верхнем этаже здания на Принц-Альбрехтштрассе. Пол устилали толстые ковры, на стенах висели картины с видом Берлина XVIII века, на столах стояли миниатюрные статуэтки. Скорее всего, их реквизировали у евреев – Карлсон состоял в партии с двадцатых годов и пользовался всеми привилегиями. Он принадлежал к «золотому сословию». Этот крупный мужчина держался с оживленным радушием и, подобно большинству старых партийцев, был груб, но умен. Рядом с большим письменным столом, под портретами Гиммлера и фюрера, сидел еще один человек. Незнакомец был высоким и худощавым, лет за сорок, с черными волосами и колючими голубыми глазами, в безупречно сидящем мундире СС; свастика в белом круге нарукавной повязки выделялась на фоне черного кителя. Карлсон тоже был в форме, хотя обычно носил пиджак, как и Гюнтер, чья работа требовала постоянно находиться в тени, не привлекать внимания. Гот заметил, что у неизвестного на коленях – брюки его были аккуратно выглажены – лежит раскрытая папка.

Карлсон радушно поприветствовал Гюнтера и указал на кресло перед столом.

– Спасибо, что откликнулись на столь несвоевременное приглашение.

– Я не был занят ничем особенным.

Затем Карлсон повернулся к неизвестному, и в голосе его зазвучали уважительные нотки:

– Позвольте представить вам оберштурмбаннфюрера Реннера из отдела «Э-семь».

Бригадный генерал СС из секретного отдела рейхсканцелярии, отвечающего за Британию, отметил про себя Гюнтер. Наверняка что-то серьезное.

– Штурмбаннфюрер Гот – один из самых ценных моих сотрудников, – продолжил Карлсон. – Ему поручено разыскивать оставшихся в Берлине евреев. Сегодня он поймал троих.

– Поздравляю. – Темноволосый кивнул. – И много их осталось, как думаете?

– В Берлине – немного. Мы уже близки к завершению. А вот в Гамбурге, как я слышал, еще встречаются.

– Возможно, их больше, чем нам известно, – сказал Карлсон. – Евреи как крысы – только ты решил, что избавился от них, а они тут как тут, грызут твои пальцы маленькими острыми зубками, да?

Играет на публику, подумал Гюнтер.

– Нет, – спокойно возразил Реннер. – Полагаю, что штурмбаннфюрер Гот прав: евреев сейчас осталось не так уж много. – Он с интересом посмотрел на Гюнтера. – Мне думается, вы уже встречались с заместителем рейхсфюрера Гейдрихом?

– Всего пару раз. Когда я вступал в гитлерюгенд.