– Не твое дело. – Теперь и она рассердилась; лоб по центру прочертила противная пульсирующая венка.

– Чего тебе?

– Как ты разговариваешь со старостой?

– Мы не в школе, – заметил я.

– И когда ты исправишься?

– Ой, Светка, не умничай лучше, переходи к делу. Мне некогда с тобой тут спорить.

– Какой деловой. – Она поправила воротничок и спросила. – Тебе известно, что наш трудовой класс нуждается в ремонте?

– А я тут причем?

– При том. Мне сказали, что ты хорошо белишь стены.

– Кто?

– Неважно. Так умеешь или нет?

– Умею.

– Кто научил?

– Я что на допросе?

– Нет. Но…

– Мама меня научила. Мама! Довольна?

– Почти.

– Что значит твое «почти»?

– Раз ты умеешь белить стены, пора тебе сделать что-то полезное для общества.

– Ну начинается.

– Отказываешься?

– А что если откажусь?

– Ты знаешь, что будет.

– Вот влип же! – Я взялся руками за голову и, не дожидаясь, когда она начнет говорить, спросил. – Когда прикажешь белить?

– Вот, другое дело, – обрадовалась Светка. – Приходи в эту субботу, в восемь утра.

– А кто еще будет?

– Я и моя подруга.

– Да уж, обрадовала. А вы чем будете заниматься?

– Ты белишь, мы – красим. – Света ухмыльнулась. – Не забудь.

– Не забуду.

– Я на тебя рассчитываю.

Тайным штабом мы называли небольшой участок лесного массива, разросшегося на окраине города, за спортивным стадионом «Темп»; на дорогу в штаб мы тратили порядка десяти минут. Как и положено, в штабе имелся командный пункт – могучий многовековой вяз, на котором мы построили домик, сколоченный из старых досок и других подсобных, по сути, ненужных материалов. Не сказать, что наш домик был аккуратно сколоченным, красивым, но и уродцем его назвать – язык не поворачивался; мы по праву гордились им и любили в нем проводить все свободное время. Что мы только там не делали, вспомнишь – и душа уходит в пляс; воспоминания – неотъемлемая часть нашей жизни, а воспоминания, связанные с домиком на дереве, пожалуй, самые дорогие для моего сердца. Я помню, как мы играли в карты на деньги и матерились похуже мужиков с заводов, чтобы доказать окружающим и, прежде всего, себе, что мы уже взрослые и можем говорить то, что вздумается. Помню, как изо дня в день мы трудились в нем, чтобы сделать его лучше, украсить наш маленький мир, заключенный в домике на дереве; на пол расстелили старый ковер, несколько лет пылившейся в моей комнате за дверью; стены занавесили плакатами актерами кино и большим флагом национал-социалистической партии (на черном фоне красный треугольник, занимавший одну треть флага, в центре треугольника свастика белого цвета); собственноручно сколотили стол и две скамейки, потом обили их кожзаменителем, в который напихали поролона. Степан принес из дома радиоприемник, работающий на батарейках и кучу журналов о машинах и о военной технике. Я в свою очередь приволок дедушкин термос, инструменты, пригодные для ремонта, и весьма пикантную подборку эротических фотографий, вырезанных из разных газет и вклеенных в секретную тетрадь. Данная тетрадь пользовалась таким спросом, что уже через месяц изрядно потрепалась: мне приходилось частенько ее склеивать скотчем. Помню наши бесконечные разговоры, соседствующие со спорами на самые разные темы – от коллекционирования марок до такой щекотливой темы, как выбор самой красивой девочки в нашей школе – в компании сигарет и запрещенного спиртного, которые будоражили чувства и дурманили голову. Помню, как планировали наше будущее, каждый мечтая добиться поставленных целей: Степан мечтал о трех вещах – о титуле чемпиона мира по боксу, о новеньком сплошь хромированном «Форде» и о том, чтобы в конце каждого учебного года в его дневнике были выставлены оценки, удовлетворяющие его потребностям (он не был отличником в отличие от меня, поэтому оценка «хорошо» его полностью устраивала); мои мечты были скромнее – окончить школу с золотой медалью, поступить в Институт Космонавтики и слетать в космос, чтобы увидеть Землю из недр необъятной Галактики, из черной пропасти, опутанной мириадами звезд.