После жадных затяжных поцелуев на мостике, спасаясь от проливного дождя, молодые люди прибежали в домик. Мужчина бережно вытер свою ненаглядную полотенцем.

– Керем, я так по тебе истосковалась за эти годы, – девушка смотрела на своего освободителя с неимоверной нежностью и нескрываемым вожделением.

– А я ещё сильнее по тебе скучал, – он и правда, хотел её сейчас, и не только в этот момент, а почти всегда с тех пор, как вернулся в родной город. Даже когда злился, когда ненавидел, когда в сердцах швырял о стену в офисе банку с краской – желал её до умопомрачения. Потому и злился, и прогонял – противился своим запретным мечтам – не смел, так как она всё ещё была не его. Но нет больше ложных сомнений в правильности своих поступков! Хватит мучить себя (а также мечтательных телезрительниц) – они с Нихаль заслужили право на полноценную любовь!

С мокрыми от дождя волосами, естественная, без следов какого-либо макияжа, Нихаль принялась целовать ладони и запястье любимого – там, где татуированный знак бесконечности. Затем тонкие пальчики аккуратно расстегнули пуговицы его бледно-голубой рубашки. Только на Нихаль так реагировало тело Керема, только её поцелуи и прикосновения вызывали любовный жар и трепет.

– Керееем, ты зачем засунул в брюки скалку? – хихикая, по-дурацки пошутила девушка. Только она и могла такое сморозить спьяну. Ну да, ладно.

– Ну и шуточки у тебя, – его очень рассмешило нелепое (зато правдивое высказывание Нихаль. «А моя девочка, кажется, перебрала. Да я и сам хорош. Но какая же она смешная и милая, когда запьянеет, славная моя».

– Да? Сейчас ты этой «скалкой» от меня получишь! – ему передалось игривое настроение.

– Уверен? – лукаво по лисьи улыбнулась в ответ, хотя сама только этого и ждала.

– Даже не сомневайся! Давно напрашиваешься, – ухмыльнулся Керем, входя в раж, (действуй, брат!) и стал нетерпеливо раздевать объект своей страсти, тем более, что обоим надо было избавиться от промокшей одежды.

Девушка была не робкого десятка, в добавок, слегка под градусом – ей и море по колено – не ограничившись рубашкой, расстегнула и брюки. Сразу же обхватила горячей ладошкой его твердокаменный, который никогда не забывала с их первой ночи. Керем и в тот давний раз, несмотря на отсутствие опыта, воспользовался им весьма приятно (жаль, что быстро).

– Ну что, шахтёр, дадим коксу? – Нихаль явно была «в ударе» от выпитого вина и от осознания того, что теперь-то можно наплевать на условности и быть самой собой, и дурачиться, коль весело, пусть и ненадолго…

– Ещё как дадим! И где ж ты таких слов нахваталась, хулиганка моя? – уже не впервые она удивляла возлюбленного знанием жаргонных словечек, как недавно у Тахира за чаем. Но даже грубое уличное выражение сейчас вызвало в нём лишь умиление. Он прижал Нихаль к себе с такой силой, что «скалка» больно упёрлась ей в живот. Нихаль попыталась было отстраниться, он тот не дал, целуя, повалил её на кровать и продолжил неистовые ласки.

– Керееем, ну давай скорее, я так по тебе соскучилась, – ей не терпелось испытать близость с любимым мужчиной.

– Не всё сразу, торопыга ты моя, – он хотел растянуть удовольствие и себе, и женщине, хотя сам еле сдерживался, чтоб не всадить одним махом, особенно после того, как она взяла (да, пока только в руку) его большой и горячий… Но совладал с собой. Вместо этого проделал путь поцелуями вниз от лица и шеи до ложбинки между пусть совсем маленьких, но упругих и, главное, любимых холмиков. Долго не мог оторваться от сосков, что стояли, как вишенки на торте. Целовал, облизывал, сосал, покусывал, слыша в ответ лишь сладостное мычание соблазнительницы. Потом сделал всё медленно, с каждым вошедшим сантиметром, коих по прикидкам зорких телезрительниц было добрых двадцать пять – никак не меньше, ощущая постепенно нарастающее блаженство – при этом наблюдал, как расширяются зрачки Нихаль, и меняется выражение её лица.