Зато 18 декабря Гинда знала без всяких «красных» отметок и выходных. День рождения Сталина. В этот день она обязательно готовила что-нибудь вкусненькое на вечер из того, что бог послал, и не отказывалась от наливочки. Спрашивать, с чего такое рвение, никому ни в семье, ни среди соседей в голову не приходило. Как-то однажды, сев за накрытый стол, на котором стояли картошка в мундирах прямо в чугунке и добытая по случаю селёдочка, приправленная уксусом, взбрызнутая подсолнечным маслицем и присыпанная кружочками искристо-белого лука, Гинда налила себе и Ханне по рюмочке, кивнула мужу, чтобы не отставал, и сказала: «Он всё видит. Нам зачтётся». Мойша, успевший до её слов поднести к губам стопку с водкой, даже поперхнулся. Гинда сердито зыркнула на мужа. Тот, смущаясь, успокоил её: «Геня, ша! Видит так видит: за Сталина, чтоб ему было хорошо» – и одним глотком выпил.

Гинда сидит на низенькой скамеечке посреди комнаты, широко расставив ноги. На ней длинный застиранный фартук, голова повязана белым платочком узлом на затылке. Гинда общипывает перья с тушки свежеубиенной курицы. Миска с куриным горлом и головой стоит на столе. Гинда собирается фаршировать шейку манкой с перемолотой куриной печёнкой. Это целая история: стащить кожу с куриного горла, набить фаршем и зашить с двух сторон, чтобы не вывалилось. Набивать надо в меру, иначе вместо рулета будет расползшаяся тухэс[32]. Гинда умеет готовить и красиво, и пальчики оближешь!

Но шейка – это потом. Надо опалить и разделать курицу. Пока Этя где-то с соседскими мальчишками бегает. Пока Ицик, у которого сегодня то ли отгул, то ли выходной, на пару с Верой пошёл в кино, прихватив с собой маленькую Эллу. Пока муж с работы не пришёл. Перья она потом вымоет, высушит, добавит к другим припасённым и набьёт подушку – лишним не будет.

В дверь постучали.

– Заходи уже! – крикнула Гинда.

В комнату вошла младшая сестра Соня, с порога сморщила нос:

– Здравствуй, Геня! Хоть бы окно открыла: курицей сырой всё провоняло и кровью.

Гинда поднесла тушку к самому носу:

– Ничего не пахнет. А что ты у нас такая чистоплюйка?

– При чём здесь это? Можно ж на улице.

Гинда хмыкнула:

– Ну да! Чтобы тут же твоему Сене передали: Геня курицу купила – можно приходить с обыском. Или уже передали и заместо него ты пришла?

– Гинда! – крикнула из своего угла Ханна. – Это ж твоя сестра!

– Что вы говорите, мама! А что эта сестра не вспоминает за это, когда ейный Сеня, келев[33], каждый раз шмонать нас наведывается?

– Мама! – призвала к матери Соня, опасаясь проходить в комнату, где Гинда, не меняя позы, продолжала ловко орудовать ножом и пальцами, избавляя от перьев куриную тушку. – Мама! Я сейчас уйду.

– Соня, прекрати уже! – приструнила младшую дочь Ханна. – Ты за этим сюда пришла, чтобы с Геней разбираться? Проходи, рассказывай. Нам твой Сеня неинтересен. Нам ты интересна и дочки твои. Как они, кстати?

Косясь на сестру, которая, не обращая на неё внимания, продолжала делать своё дело, Соня прошла и присела к столу.

– Девочки хорошо. Мира к школе уже готовится. Сеня с ней по вечерам букварь читает. Учиться она очень хочет, прямо мечтает. Говорит: «Мама, когда я уже в школу пойду?»

– Ай, умничка! – умилялась Ханна.

– А Верочка в садик пошла. Хорошо ходит, ей нравится.

– Ай, умничка!

– Сеня, когда есть время, сам её с садика забирает.

– Ай, умничка Сеня! – вставила слово Гинда. – Меньше б ко мне заходил, больше б времени оставалось на детей.

Соня сдержалась и промолчала: понимала, сейчас сестра окончательно пар выпустит, успокоится и можно будет поговорить. Минуты две в комнате стояла тишина.