Капитан Джонсон стоял дальше своих бойцов; к тому же рядом на коленях стояла девушка, скорее девочка, чья коса была туго намотана на ладонь американца.

– Вот это он зря, – успел подумать профессор, – командира злить сильнее уже невозможно, а руку одну он занял.

В следующий момент заныло в висках, и чей-то голос, которому ну никак нельзя было противиться, вдруг заполнил всю голову.

Этот голос и обещал бесконечно много, и грозил всеми мыслимыми карами, и призывал к подчинению, самым простым в котором был мысленный приказ покинуть броневик и бросить оружие к ногам повелителя. Первую часть этого приказа Алексей Александрович успел выполнить. Не заметив как, он оказался вне броневой коробки, казалось такой надежной, а на самом деле полностью проницаемой для злой воли американца. А дальше… дальше пальцы отказались подчиниться и разжаться, а память услужливо подсунула картинку первого – позорного бегства от Седой медведицы И голос командира – его совет держаться изо всех сил за то, что профессор ценил больше собственной жизни.

Да – свою жизнь профессор Романов сейчас был готов без остатка отдать этому криво ухмыляющемуся американцу, но свою любовь к Тане-Тамаре – нет! Тысячу, миллион раз нет! И он дернулся, рванулся изо всех сил из тенет, расставленных злобным пауком в лице американского капитана, и уже свободным с той же удивительной четкостью, что совсем недавно, увидел, как руку врага – ту что сжимала светлые волосы – перерубает напрочь широкое лезвие болта. Кровь еще не успела полностью закрасить сахарно-белый срез локтевой кости, а второй болт уже вонзался в правую глазницу нелюдя. Левый можно было не тревожить – первый широкий снаряд наверняка произвел в черепе американца разрушения, несовместимые с жизнь, но полковник не захотел, а может не смог остановить свои руки. Третий болт вонзился туда, куда и целил – в левый, уже полуприкрытый глаз; четвертый попал точно между вторым и третьим, и последнего удара черепная коробка не выдержала – разлетелась на куски. На землю упал уже бездыханный труп человека, вообразившего себя новым потрясателем вселенной…

Это было страшно – ходить меж людей, лишь внешне напоминавших разумных существ. Их было всего двенадцать – безразличных ко всему, оборванных и исхудавших. Капитан Браун, заплативший своей жизнью за бесчеловечные злодеяния, словно унес с собой в иной мир души несчастных. Они так и стояли на коленях на твердых камнях, не ощущая их, пребывая в грезах мира, навеянного злой волей колдуна.

Казалось – нажми невидимую кнопку, и они вскочат на ноги, загалдят в недоумении, оглядывая незнакомые лица. Но… нажать эту самую невидимую кнопку было некому – погрузивший пятерых парней и семерых девчат разных национальностей изувер ушел в небытие, не отдав команды на возвращение.

– Ржет наверное в аду, сволочь, – зло прошептал под нос Анатолий, глядя, как командир безуспешно пытается «разбудить» крупного парня с жесткими, рублеными чертами лица, стоящего на коленях в самом центре шеренги.

Несколько хлестких ударов ладонью по лицу желаемого результата не принесли; только едва не повалили его на камни. Анатолий бросился на помощь Кудрявцеву. Вдвоем они успели подхватить безвольное тело и бережно уложили несчастного на спину. Остальные – живые зомби – словно тоже получили удары; они начали валиться рядом – так что подскочившие бойцы не успели подхватить всех. И вот уже двенадцать вытянувшихся тел уставились в синеву небес, в яркое солнце не мигающими глазами.

– Черт, – первым сообразил профессор Романов, – они же себе глаза сожгут. Приведем домой сразу двенадцать инвалидов.