– Командир велел первыми кормить ребят, которые пойдут с ним, – громко объявила Зинаида и сделала паузу, подталкивая к столу Оксану, – и девчат.

Она скорее всего не сомневалась, что израильтянка в первых рядах помчится спасать соотечественников. В общем-то она была права. Но Гольдберг не только поэтому была готова бежать обратно через мрачный и страшный, как теперь вспоминалось, лес. Почему-то ни лес, ни арабские бандиты где-то там не были теперь страшны – может потому, что группу должен был возглавить подполковник Кудрявцев. Оксана даже призналась себе, что лес и бандиты с Кудрявцевым кажутся ей куда более безопасными, чем эта мирная поляна без него.

Она успела откусить кусок от бутерброда и хрустнуть пупырчатым соленым огурцом; рядом вдруг оказался тот самый парень, который успел возмутиться ее (израильтянки) появлением. Однако сказать он ничего не успел – его тут же оттер гораздо более крепким плечом другой парень – светловолосый, улыбчивый, от которого явственно попахивало алкоголем весьма низкого качества. Не сказать, что Оксана так уж разбиралась в этом вопросе, но этот запах – резкий запах сивухи – тоже вдруг всплыл в памяти из далеких детских лет.

Впрочем, парень оказался вполне приятным в общении; назвался он Толей Никитиным, оказался бывшим трактористом какого-то таежного лесхоза. Почему бывшим? – потому что два дня, как отмечал выход на заслуженный отдых.

– Отпуск? – наивно поинтересовалась Оксана.

– Пенсия! – горделиво поднял к небу палец Никитин.

Тут только изумленная израильтянка узнала, что все, или почти все, парни и девчата, окружавшие ее, еще сегодня утром были ее сверстниками, то есть родились и выросли в Союзе, и что она сама «вполне себе ничего девчонка, а что еврейка – это не страшно, не негра же…». После таких слов любая женщина, и Гольдберг не исключение, тут же помчалась бы на поиски зеркала.

Но тут перед накрытыми столами появился Кудрявцев и совсем скоро маленький отряд оказался в лесу, вернее на широкой тропе, по которой Оксана и прибежала меньше получаса назад. За первым же поворотом тропы подполковник остановил отряд; бросив берцы, которые он так и не выпустил из рук, к ногам невысокого тощего паренька, щеголявшего ярко-красными носками, еще совсем недавно новенькими, а теперь изодранными, не подлежащими никакой штопке, он скомандовал:

– Обувайтесь, товарищ доцент, – взмахом руки остановив зародившееся было возражение парня, продолжил, – Никитин, за мной!

Отсутствовали они минут пять, за которые доцент, назвавший себя Оксане Романом Игнатовым, успел не только обуться, туго зашнуровав обувку, но и пробежаться несколько раз по периметру небольшой полянки, на которой их и оставил командир. Успели представиться, а вернее познакомиться друг с другом, и остальные участники похода. Как оказалось до сегодняшнего утра лишь двое были знакомы – этот самый Игнатов, действительно оказавшийся доцентом-биологом и Алексей Романов, профессор иностранных языков – так его представил доцент. Профессор держал в руках записную книжку внушительных размеров, скорее ежедневник, в который что-то беспрерывно записывал, ненадолго задумываясь. Отвлекся он только, чтобы улыбнуться Оксане при представлении. Доцент, в отличие от него, был вооружен «посерьезнее» – в руках у него был длинный тесак самого зловещего вида. Зловещего потому, что все его лезвие покрывали запекшиеся разводы какой-то темно-бурой жидкости, скорее всего крови. Эти ножом он и махал, указывая на следующего члена отряда:

– Это Ершов Витя, Виталий Васильевич, наш художник. Успели Оксана м…, – он замялся, не зная отчества израильтянки, если у них (израильтян) вообще есть отчества.