– А может, уже попробовал, – вождь подосадовал на собственную невнимательность.

Долгие круги, что племя провело, не выходя из пещер под буйные порывы шторма, он ни разу не видел Тракториста. Теперь же его словно настигало облако знакомого, и такого желанного аромата. Кто, кроме Тольки, второго лица в племени, имел доступ к пещере, где хранились запасы молока? Только он сам, вождь. Но Виталька провалами в памяти не страдал. В закрытую пещеру не заходил с того круга, когда собравшиеся вместе племена провели Ритуал Смерти. Первый на памяти Витальки. И последний – как он надеялся.

Нестерпимое желание обернуться, проверить самые мрачные предположения, смыло как штормом, или океанской водой, когда вождь остановился у края глубокой ямы, и увидел что… вернее, кто ждет его в бурлившей до сих пор воде. Так же, как в далеком детстве, его встретил бесстрастный блеск единственного глаза чудовища. Того самого, спасенного по какому-то наитию. Морской монстр подрос; теперь его не то что два пацана; два взрослых руса вряд ли вытянули бы из ямы. Но это был он! Точно он! Виталька ни на мгновенье не усомнился в этом. А еще он прочел в огромном зрачке напоминание о давнем обещании: «Помнишь, я обещал вернуться?».

– Помню! – едва не выкрикнул вождь.

– Ну и дела, – рядом остановился Тракторист; остальные подойти поближе остереглись, – сдается мне, что это тот самый недоросток, которого мы уже один раз спасли. А что он прячет в своих лапах?

Лап, в привычном понимании, у монстра не было. Но то скопище щупалец, что непрерывно шевелилось, и вполне могло дотянуться до двух товарищей на краю ямы, действительно скрывало внутри себя что-то продолговатое, размерами вполне сходное с… человеком!

– Человек! – выдохнули оба руса, и чудовище словно поняло их.

Или восприняло слитный возглас как команду. Длинные щупальца протянулись вперед, и уложили явно бессознательного (а может, давно уже мертвого человека) прямо к ногам вождя. Положила лицом вниз, так что узнать его сразу Виталька не смог. Разве что понял, как и Толька, и другие русы, отхлынувшие было живой волной, а потом шагнувшие вперед, как только монстр подтянул к своему безобразному туловищу страшные щупальца – незнакомец жив. Он вдруг затрясся всем телом, и попытался приподняться на руках, исторгнув вниз потоки воды. Может, от пропитавшейся морской влагой одеяния, удивительно похожего на те, в каких когда-то встретили русов их новые друзья из города. А может – изо рта наглотавшегося воды человека. Вождь почему-то замешкался, и тракторист первым наклонился над жертвой океанской стихии, чтобы помочь тому повернуться лицом кверху. А потом – отпрянуть с громким возгласом, каким в племенах не было принято выражаться в присутствии детей. Последних, кстати, набежало уже немало; пожалуй, все пацаны русов, более храбрые и безрассудные, чем взрослые, сейчас толпились за спиной вождя, не решаясь переступить невидимой черты, которая всегда отделяла Витальку, и его предков от остальных соплеменников.

Но этот негласный запрет едва не был нарушен, когда мальчишки загалдели, и принялись возбужденно скакать на месте. И было отчего! На камнях лежал, и хлопал глазами, посиневший от долгого пребывания в воде, начавший икать (от того же переохлаждения, или нервного потрясения) … Толька Тракторист. Не такой крупный, с затравленным выражением лица (чего Тракторист себе никогда не позволял), но вполне узнаваемый. Еще вернее его было бы назвать копией того Тольки, которого вождь видел в Городе. Там русы и их копии инстинктивно старались пореже сталкиваться. Почему? Ответа не было. Было только понимание – это правильно. Но теперь, от этого незнакомца, отвернуться было невозможно. И Виталька нагнулся, протянул спасенному монстром человеку ладонь: «Вставай, брат!».