– Никогда!

– Я уже молчу о том, что твои капризы дорого нам всем обходятся. Мне дорого обходятся. Твои лазутчики, твои осведомители, твои «певчие пташки» – всё это высасывает последние средства. Ты спрашивал, почему вместо ремонта Скорлупу прикрывают иллюзиями? Именно поэтому – у нас нет денег. Мы еле сводим концы с концами. Но дело даже не в этом. Ты сказал, что никогда не забудешь Дому Теней того, что ни сделали с Домом Кай? Так вот, у Дома Теней тоже отличная память. Тебя не трогают, тебе позволяют смешные шалости с лицензией и мелкое хулиганство против канона до тех пор, пока ты никто. Слишком мелкая букашка, чей писк сильных мира сего развлекает, но не беспокоит.

– Мелкая? – оскалил острые зубы Полчек.

– Именно. Не переоценивай себя. Но… Скажи мне, мальчик, на этот раз ты нашёл? Эта девчонка – та самая?

– Не знаю, Спичка. Ты сама всё видела.

– Я не знаю, что я видела. Но дело в том, что это видела ещё куча народа. И не все они идиоты, болтающие о постмодернизме и новых формах в искусстве. Кто-то припомнит, что было сегодня в порту, кто-то ещё не забыл о Доме Кай, кто-то просто прочитает твоё имя на афише, а кто-то сложит два и два и доложит результат куда следует…

– Нет ещё никакого результата, Спичка.

– А ты думаешь, что они будут ждать, пока он появится? Или раздавят надоедливую букашку заранее?

– И что ты предлагаешь?

– Оставь это, Полчек. Если все начнут мстить друг другу за обиды времён падения Империи, во что превратится Альвирах?

– А во что его превратил Дом Теней, Спичка? В одну сплошную иллюзию, лицензию на которую выдают они же?

– Мальчик мой, не надо громких слов. Я ничего не понимаю в искусстве, но балаболы у бара твердят, что ты талантлив или, по крайней мере, оригинален. Споры вызывают жажду, эль приносит деньги, театр худо-бедно живёт. Занимайся драматургией, не лезь в политику. Против Дома Теней не вывезла даже твоя любимая Падпараджа, а уж она-то была покрепче всех, кого я знала.

Дварфиха Горелая Спичка встала с кресла, потянулась, хрустнув спиной, и, помахав на прощание крепкой рукой, вышла из кабинета. Полчек рухнул на нагретое место и задумался.

– Франциско!

– Да, господин! – гоблин, кажется, просто материализовался возле кресла. (Это загадочное умение присуще гоблинам-дворецким, но полностью отсутствует у других гоблинов. Удивительный феномен ещё ждёт своего исследователя.)

– Сколько у нас денег?

– Нисколько, господин. Прикажете обратиться к мадам Спичке?

– Нет. Принеси мне вина. Вино-то хоть у нас есть?

– Мадам Спичка заботится, чтобы ваш личный бар не пустовал. Бокал? Два?

– Бутылку. Мне надо многое обдумать.

***

Завирушка пришла в себя в пустой, сумрачной и изрядно пыльной комнате. Она лежит на пыльной кровати, укрытая пыльным одеялом, солнечный луч, прорвавшийся через прореху в пыльной занавеске, подсвечивает плавающие в воздухе пылинки.

Девушка чихнула и спросила вслух:

– Почему утро? Был же вечер… Почему я здесь? И где это «здесь»? Вечна Милосердная! Я опоздала на корабль! – она подскочила на кровати и со стоном рухнула обратно. – И почему у меня так трещит голова?

– Потому что ты вчера накидалась, как огр-грузчик после смены, – раздался голос сбоку и снизу.

Без ходуль гномиха если и возвышается над кроватью, то только за счёт кончиков острых ушей.

– Ты, кажется, Фаль, – неуверенно сказала Завирушка. – Я тебя откуда-то помню.

– Откуда-то? – засмеялась та. – Какая ветреная особа! Вчера лезла целоваться, как озабоченный полурослик, а сегодня «откуда-то помню»?

– Ой… – Завирушка густо, багрово покраснела. – Я, правда, забыла. Всё как в тумане.