Сегодняшний вечер кажется нереальным. Нежная мечта, которая испарится, как утренняя роса, с первыми лучами солнца.

Энтони прихватывает зубами мою нижнюю губу, дразня, покусывая, как будто напоминая мне, что он настоящий. Что это действительно происходит. Что мы действительно происходим.

Еще одну страстную минуту спустя я отрываюсь от него.

– Энтони, мы должны…

Дверь за моей спиной открывается, и мы падаем. Каким-то чудом, и этим чудом является ладонь Энтони, мы не разбиваемся о пористые плитки.

– Buonsera[24], синьора Росси. – Шея и подбородок Энтони заливаются краской.

Нонна прищуривается, смотря на его лицо, а затем на руку, обвивающую мою талию, которую он отдергивает, как ребенок, пойманный на краже конфет из банки.

– Добрый вечер, синьор Греко.

Он проводит ладонью по лицу, словно пытаясь прикрыть румянец.

– Энтони просто провожал меня домой, Нонна. – Возможно, потому, что это моя бабушка, или, возможно, потому, что кожа Энтони в таких же красных пятнах, как кожа Маттиа, я не могу сдержать улыбки. – Не нужно устраивать ему допрос с пристрастием.

– Провожал тебя домой, говоришь? – Ее взгляд не смягчается. – У вас двоих были проблемы с поиском дверной ручки?

Моя улыбка становится еще шире.

– Мы еще не приступили к ее поискам.

Она бросает на Энтони сердитый взгляд, такой же крепкий, как чай, который она заваривает утром и вечером.

Я больше не улыбаюсь:

– Прекрати, Нонна. Энтони не сделал ничего плохого.

Внимание бабушки наконец переключается с бедняги на меня.

– Где ты была всю ночь, Фэллон? – Ее глаза такие же темные, как лес на материке, а кожа под линией ресниц более темного лавандового цвета, чем обычно.

Я поворачиваюсь к Энтони и быстро шепчу:

– Иди.

Он не уходит. Во всяком случае не сразу. Но в конце концов понимает, что это лучший, даже единственный вариант. В дверях он задерживается.

– Спасибо за сегодняшний вечер. – Он больше не краснеет. Он выглядит чрезвычайно трезвым и чрезвычайно обеспокоенным тем, что оставляет меня разбираться с бабушкой в одиночку.

– Увидимся завтра.

Еще один удар сердца в оглушительной тишине.

Второй.

А затем дверь с приглушенным щелчком закрывается.

– Где ты была? – Нонна кутается в шаль, чтобы защититься от холода, который по ночам поднимается с канала.

– Я была с Энтони.

– Где?

– Мне больше не тринадцать, Нонна.

– Где?

– В таверне.

Она окидывает взглядом мою юбку.

– Я и не знала, что в таверне такая грязь.

Я задерживаю дыхание, пытаясь придумать ложь, в которую она поверит.

– Энтони пригласил меня на свою лодку, а рыбацкие лодки не особенно чистые.

– Я не знала, что он ловит рыбу в грязи.

Я злюсь. Бабушка всегда оберегает меня, но сейчас заходит слишком далеко.

– Я не была в Изолакуори, если это то, о чем ты беспокоишься.

– В Изолакуори нет грязи, так что нет, не об этом я беспокоилась. Единственное место, где есть грязь, – это Ракс. – Тишина, которая разливается между нами, такая громкая, что давит на мои барабанные перепонки. – Скажи мне, что ты была не там.

Я могла бы продолжать лгать, поскольку никакое количество соли на моем злом языке не выдало бы обмана, но я предпочитаю правду:

– Я была. Я отправилась туда. И это было потрясающе. Знаешь, что еще я сделала сегодня вечером? Я поцеловала Энтони. И поскольку ты хочешь знать все о моих делах, после того как мы вернулись из земель смертных, я пошла в таверну выпить с Джианой и членами команды Энтони, прежде чем он проводил меня домой и снова поцеловал.

Рот Нонны кривится, когда я все выкладываю.

– Вот. Ты в курсе всего, что связано с Фэллон. А теперь я могу идти спать или тебе нужны подробности? – Сердце колотится о ребра, и хотя часть меня осознает, что я веду себя неуважительно, другая часть напоминает, что я имею право на личную жизнь.