Сегодня мне не хочется нежностей. Я жду поцелуя, который сведет с ума и разум, и сердце. Который разгонит грозовые облака и согреет зимними ночами. Такого поцелуя, о которых я читала в маминых книгах.

Энтони отстраняется и произносит мое имя. Я пытаюсь поцеловать его снова, но он отстраняется. Я напрягаюсь в его объятиях. Он все еще возбужден, я предполагаю, что он все еще хочет меня, но, видимо, не хочет больше целоваться.

– Здесь сдают комнаты, – говорю я.

Я не готова к большему, но мой разум заполняют воспоминания о том, как Катриона касается Данте. А потом это делает Берил. Хотя принц ни одну из них не посадил к себе на колени, не последовал за ними наверх, он позволил им разминать его плечи и шею. Позволяет ли он другим ласкать себя сегодня? Так много женщин желают его. Я думала, что из всех женщин меня он желает больше всего, но вот я – в Раксе, на коленях у другого мужчины, так что, похоже, не так уж сильно Данте меня желает.

– Не нужно… мне не следует… – Энтони убирает прядь волос с моего лица. – Мне достаточно просто целовать тебя, Фэллон.

Я смотрю на таверну, в ее деревянных стенах прорублены такие крошечные окна, что мне кажется, внутри царит тьма даже днем. Наверняка постельное белье меняю недостаточно часто. Возможно, я слишком задираю нос, но я не хочу ложиться с мужчиной в дешевую и грязную постель.

Особенно в первый раз.

– Не здесь. – От моего ответа он замирает, и я понимаю, он ожидал, что я скажу, что свидание окончено.

– Давай позовем остальных и…

Я прижимаю кончики пальцев к его губам. Я не готова покидать Ракс.

– Пусть другие развлекаются. Ночь только начинается, Энтони.

Я заменяю пальцы губами, чтобы заставить его забыть о возвращении домой, прежде чем я смогу найти Бронвен.

Когда я целую Энтони, у меня кружится голова и болит мочевой пузырь. Последнее – от эля, но что насчет первого? Или мои мысли кружатся от жара, который Энтони вызвал в моих венах?

Какова бы ни была причина, мне нужно облегчиться. Я отрываю свои губы от его, мое дыхание такое же учащенное, как в тот день, когда я встретила Минимуса на портовом рынке.

– Я надеюсь, у людей есть уборные.

Его глаза блестят, губы припухли.

– Они засыпали ямы для сточной воды.

Я морщу нос.

– Потерпеть не можешь? – спрашивает он.

Я отрицательно качаю головой, затем снова качаю головой, когда Энтони настаивает на том, чтобы проводить меня в уборную за таверной. Есть места, куда девушке нужно ходить одной. Он провожает меня взглядом, пока я иду к деревянному домику, от которого исходит запах гораздо хуже, чем от канала Ракоччи.

Желание терпеть до возвращения в цивилизованную часть королевства очень сильно, но желание облегчиться побеждает. Я открываю шаткую деревянную дверь, вдыхая едкий запах. Желудок сводит, я задерживаю дыхание и пытаюсь нащупать в темноте защелку и не нахожу.

Держась одной рукой за дверную ручку, я задираю юбку, спускаю панталоны, присаживаюсь на корточки над бочкой.

Если бы только Нонна могла меня видеть. О боги, Нонна! Она, должно быть, волнуется. Надеюсь, она подумает, что я пошла в таверну. А потом она узнает, что таверна закрыта, и предположит худшее… что я пробралась на гондолу и плыву в Изолакуори.

Я молюсь, чтобы она не отправилась меня искать. Она редко оставляет маму одну по ночам. Пожалуйста, пусть сегодняшний вечер не будет исключением.

Я, спотыкаясь, выхожу из вонючей кабинки. Прислоняюсь к стене таверны и закрываю глаза.

Запах шкворчащего жира доносится через открытое окно рядом, и желудок урчит. Я собираюсь вернуться на вечеринку и спросить у Энтони, можем ли мы купить еды, как вдруг меня окликает по имени незнакомый голос, останавливая на полпути и вызывая мурашки.