Не отвергай же того, кто умеет любить без измены,

Кто с постоянством тебе долгие годы служил[4].

Овидий. Любовные элегии, книга I, часть 3

Ночью лупанарий превращается в царство Аида: бесконечная череда пьяных мужчин, дым, сажа, громкая брань, звон бьющейся посуды, всхлипы Дидоны, едкий запах настойки, которой подмывается Виктория, дребезжащий храп Бероники. В поздний предутренний час, когда даже самые блудливые помпейцы не рискуют покинуть дома в поисках утех, Амара, душимая гневом, в одиночестве лежит без сна в своей темной кубикуле.

На следующий день девушку будит пение Виктории. Ее ясный низкий голос, полный надежд и жизнерадостности, звучит подобно музыке сфер. Амара садится в кровати.

– Нельзя хоть раз дать нам выспаться? – кричит Бероника.

– Только гляньте, какое солнце! – отзывается Виктория. – Кажется, будто сегодня праздник Флоры!

Амара с невольной улыбкой сбрасывает ноги с кровати и укутывает плечи покрывалом. Бероника и Кресса уже зевают и потирают глаза в коридоре. Все три девушки направляются в кубикулу Виктории. У порога Амара поднимает взгляд на изображенную над ее дверью женщину, оседлавшую любовника. Эту картину Феликс распорядился написать в подарок своей самой усердной шлюхе.

– Ты нас разбудила! – говорит Бероника.

Виктория уже одета и укладывает свои кудри, водопадом ниспадающие на плечи. При виде нее невозможно подумать, что она всю ночь не смыкала глаз, ублажая распутников и стараясь никому не попасть под горячую руку. Ее взгляд сияет в предвкушении нового дня. Амара никогда не встречала женщин, подобных Виктории.

– Где Дидона? – спрашивает та. – Не могла же она не проснуться от ваших криков и жалоб!

Вчетвером они отправляются в кубикулу Дидоны. Та лежит на кровати лицом к стене. Кресса садится рядом, наклоняется и целует ее в лоб. Амара и Никандр не единственные, кто опекает самую юную волчицу Феликса.

– Милая, уже утро, – говорит Кресса.

Дидона садится. Ее лицо промокло от слез, а глаза покраснели. Кресса обнимает ее и гладит по спине.

– Они плохо с тобой обходились? – спрашивает она.

– Один из них расколотил все лампы, – отвечает Дидона, показывая на горку сметенных в угол черепков. – Он меня ужасно напугал.

– Жалкое, паршивое ничтожество. – Голос Крессы подрагивает, и на мгновение Амаре кажется, что подруга даст волю слезам.

Виктория без промедления садится по другую сторону от Дидоны.

– Не расстраивайся ты из-за какого-то Чесночного Бздуна, – с улыбкой произносит она.

– Какое дурацкое имя, – с сомнением говорит Бероника. – Не может быть, чтобы его так звали.

– Придется тебе поверить! – с серьезным лицом настаивает Виктория. – Это же тот самый Чесночный Бздун, что держит закусочную неподалеку от терм!

– От него и правда дурно пахло. – Дидона немного приободряется и начинает ей подыгрывать.

– Еще бы! Чесноком и пердежом, – кивает Виктория. – Да, это определенно он. Чесночный Бздун.

– А я и не знала, что его так зовут, – озадаченно говорит Бероника. – Я думала, его зовут Манлий.

– Конечно, его зовут Манлий, тупица! – фыркает Кресса.

Все смеются. Улыбается даже сама Бероника. На миг Амара задумывается, уж не нарочно ли она прикидывалась дурочкой.

– По-моему, надо начеркать ему вразумление на стене, – говорит Виктория. – На случай, если он еще вернется. – Она наклоняется и протягивает Амаре глиняный черепок. – Что бы такого написать? А, знаю! «Засаживай медленно!»

– Хочешь, чтобы я написала по-гречески? – спрашивает Амара.

– С какой стати? – возражает Виктория. – Мы ведь хотим, чтобы вонючий придурок это прочитал!

Амара выцарапывает на стене надпись. Остальные любуются на дело ее рук с довольными усмешками.