Камилла тем временем медленно и осторожно вплела отношения с Чарльзом в замужнюю жизнь с Паркером-Боулзом. Появляется ощущение, что она вела двойную игру: сохранившееся между ней и принцем сексуальное напряжение было козырной картой в партии против Эндрю. Это стало своеобразной страховкой и позволило Камилле сохранить чувство собственного достоинства. Как и Алиса Кеппел для Берти, она оставалась для наследника престола самой внимательной слушательницей, которая всегда с сочувствием отзывалась на его истории о романтических похождениях и раздраженные монологи об ограничениях, накладываемых статусом. В каком-то смысле она заняла в его жизни место королевы-матери, считавшей Чарльза центром своего мира. У Камиллы всегда находилось для него доброе слово, метафорический сладкий десерт. Мать же могла предложить ему только пресные, приготовленные на пару овощи. Забота слышится в голосе Камиллы и во время печально известного телефонного разговора, записи которого просочились в прессу и вызвали небывалый скандал, получивший название «Камиллагейт». Его записал кто-то из радиолюбителей в 1989 году: Чарльз звонил Камилле, которая находилась тогда в доме родителей в Уилтшире.

КАМИЛЛА. Я так горжусь тобой.

ЧАРЛЬЗ. А я – тобой.

КАМИЛЛА. Но я-то ничего в жизни не достигла.

ЧАРЛЬЗ. Ты любишь меня – вот твое главное достижение.

КАМИЛЛА. Ах, милый, этого-то было легко достичь.

Этот диалог словно Ноэл Кауард писал. Один из гостей Боулхайда видел, как принц «терпеливо, словно маленький, замерзший ребенок, сидит на кухне, ожидая, пока Камилла проводит гостей после званого ужина». Разумеется, пикантности их отношениям добавлял тот факт, что Чарльз рассказывал ей о частной жизни Королевы и принца Филиппа со всеми подробностями. Но с годами его внимание перестало быть для Камиллы лишь способом потешить самолюбие. Непоколебимая преданность принца Уэльского дарила ей ощущение комфорта. Связь с ним превратилась в сокровище, которое стоило оберегать. Несмотря на то что Эндрю постоянно отвлекал Камиллу, она, возможно, любила Чарльза сильнее, чем ей казалось.

Мне довелось побывать у Паркеров-Боулзов вместе с фотографом Дерри Муром в 1981 году, за несколько месяцев до женитьбы Чарльза на Диане. Дерри делал для Tatler репортаж о больших поместьях Уилтшира. Тогда меня заинтриговало напряженное равнодушие между супругами. Эндрю был сорок один год, он по-прежнему прекрасно выглядел, обладал некой тревожащей жесткостью и сохранил армейские замашки.

– Вы выезжаете на охоту? – спросил он.

– Нет.

– А на рыбалку?

– Нет.

– Настоящая интеллектуалка, да? – слегка покровительственно усмехнулся Эндрю.

Камилла в общении была куда мягче. Она хорошо научилась защищать границы, поэтому наш диалог превратился в продуманно невинный обмен шутками и рассказывание баек о призраке «одного ужасно похотливого монаха». Ее чары таились в низком голосе и всепрощающей улыбке. Миссис Руперт Лёвенштайн, соседку, она отнесла к типу женщин «милый, не сегодня», и очевидно, что ей самой такая позиция не близка.

К тому времени Чарльз и Камилла снова стали любовниками – или же их считали таковыми. Есть основания предполагать, что их встречи и не прекращались. Подтверждение тому можно найти в свидетельствах покойного сэра Мартина Чартериса, личного секретаря Королевы. В 1973 году, когда Камилла вышла замуж за Эндрю, Чартерис доложил Королеве, что «принц Чарльз спит с Камиллой Паркер-Боулз, женой одного из офицеров кавалерии, и его однополчанам это не нравится». Королева, по его словам, ничего не сказала, даже бровью не повела. Впрочем, придворным приказали никогда не приглашать миссис Паркер-Боулз на официальные мероприятия.