На работах Катя встречалась с Машкой, – они всё знали друг о друге от женщин.

Катя видела в Машке не соперницу, а побеждённую, однажды они тяпали наперегонки, не останавливались даже перевязать косынки, и ветер набивал им рты солёными волосами. Они пришли одновременно, – Машка ловчее, а Катя – усерднее.

Весь совхоз знал об этом поединке, но только одна Катя не придала ему значения.

Витька не искал встречи, – это она стала подгадывать после того, как проехала с ним до поворота.

Бабы пололи, Витька привёз им воду. Машка уже завернула за лесок, Витька увидел её первую, остановился, засигналил, было эхо, Машка пошла, извиваясь, не заступая на волнистые гряды. У её щиколоток колыхалась ботва, издырявленная шерстяными гусеницами, и за растениями сквозили красные резиновые голенища.

Она пила, облилась вся, начала смеяться, не отрывая кружки от губ, когда поняла, что обливается, и облилась больше.

– Рот дырявый, – сказал Витька.

– Так это у тебя рот полон хлопот, ты семейный, а я холостая, дырявая. Пью, а из ушей льётся.

– Надо тебе забот прибавить. Гостей принимаешь?

– Тебя приму, вечером приезжай.

Она не поверила, когда машина загудела, её вытолкнула на крыльцо сестра. Мать не понимала, почему Наташка не зовёт её к ужину, пошла было сама, но увидела за погребом КАМАЗ и вернулась, поджав серые пятнистые губы.

«Да, сломалась машина, починил к утру». Катя поверила. Пересчитывала деньги, когда он пришёл.

– Три годика ещё, Вить, нам осталось. Потерпим – и заживём.

«Купим дом, разведусь, уйду к Машке», – подумал Витька.

Мать плакала горячими слезами, сидя на неразобранной постели: младший пьёт, старший либо загулял с Машкой.

Машина ломалась и ломалась.

Машка похоронила мать.

А в Курпинке умерла Федосья.

Она собирала ягоды на солнце и задремала, одурманившись запахом горячих земляничных листьев и терпких мускусных муравейников.

Влажные каплевидные ягоды плющили рыльца о стенки трёхлитровой банки.

Рита нашла бабку. Она думала, Федосья спит, и вычерпала из банки верхний шершавый слой ягод. Волосы у бабушки раскалились, как проволока.

Рита вернулась, бабушка спала на том же месте. Солнце уже не свешивалось трубчатыми, непрозрачными, как лук щиплющими глаза лучами до головы Федосьи, а тянулось к ней из-за Липовой Аллеи порванным крылом света с пятнами тени на перьях.