– Не стану я тебя ругать, – пробормотал Гаранин. – Вот только новые купить не получится. В Крушинино забрали последнюю пару.

Девочка всхлипнула горько. Арсений, потянув ее за руку, одним движением закинул Олеську себе на спину.

– Держись, – приказал он. – Погуляли и хватит. Теперь придется тебе в ободранных сапогах ходить. Ну хоть одна радость, испорченную обувку Надька не пропьет.

Олеся горестно вздохнула, словно всем печальным видом говоря: «Плавали, знаем!», а потом завоображала, оказавшись за спиной Гаранина, и показала мальчишкам язык.

Уже попивая чай у Надежды и слушая ее причитания по поводу сапог, Арсению вдруг пришло в голову, что, если бы не лялька, фиг бы он отправился кататься на волокуше, да еще и с Олеськой. И про сапоги даже поинтересоваться не додумался бы, справедливо полагая, что прошлой осенью купил новые. Гаранин перевел взгляд на Свету, рассматривающую испорченную обувку вместе с Олеськой. Он уже собрался осведомиться, что они затевают, когда в избу ввалились жившие по соседству Генка с Петькой и потребовали налить по чарочке. За компанию пригубил и сам Гаранин. Надежда предложила Свете, показывая на бутылку:

– Будешь?

– Нет, – отмахнулась та.

– Значит, повезешь нас домой, – принял решение Гаранин.

– Тут нет ГАИ, милый, – деланно улыбнулась она.

– Зато у тебя есть инстинкт самосохранения, – хмыкнул Арсений и добавил едко: – Ты ж вроде долго со стритрейсером жила. Неужели нет желания погонять?

Света почувствовала, что еще минута – и она его ударит. Но пришлось сдержаться. Из-за заплаканной Олеськи и трех пар сальных глаз, наблюдающих за ней с любопытством.

– У меня-то он есть, – процедила Светлана, – а у тебя, похоже, совсем отсутствует!

Гаранин подскочил к ней и при всех впился в губы поцелуем, а потом, усевшись на деревянную лавку около стола, принялся обсуждать с мужиками, как правильно строить ледовые ловушки для рыбы. Света немного поиграла с Олеськой в куклы, а потом задремала, сомлев от выпитого чая с травами и жарко натопленной печи.

Она проснулась от хриплого шепота Гаранина, водившего по ее лицу кончиком ее собственной косы.

– Просыпайся, маленькая. Домой пора.

– Вон как его проняло, – хмыкнул Генка, кивая лысой башкой на входную дверь, за которой только что скрылись Гаранин и Света.

– Ну говорят же, что жена, – кивнул Петька и потер заросшую щеку. – Он даже когда с Маринкой гулеванил, таким веселым не был.

– И в церквушке не целовался, – скривился Генка. – Вот тут его слабое место. Баба эта!

– Ну и что? – отмахнулся Петька. – Может, добрее станет, а?

– Сомневаюсь, – пробурчал Генка и покосился на окно, из которого прекрасно просматривался двор, Надежда в накинутом на плечи тулупчике и Олеська, прыгающая вокруг Светланы, в старых латаных валенках.

– Украсть ее надо, – яростно прошептал Генка, махнув рукой в сторону окна. – И потребовать выкуп.

– Кого украсть? – пьяненько изумился Петька и на всякий случай уточнил: – Олеську?

– Околеську, твою мать, – ругнулся Генка в нетерпении. – Светлану эту. Арсений тогда точно шелковым станет.

– А сапоги Олеськины зачем прихватила? – удивился Гаранин, показывая на кулек с детской обувкой. – Они теперь никуда не денутся. Драные Надька точно не пропьет.

– Даже и не подумала об этом, – отрезала Света, разуваясь, и сразу прошла на кухню, а оттуда в зал. Гаранин, как привязанный, поплелся следом. Помог снять комбинезон, заодно и облапив его обладательницу.

– Пойдем спать, маленькая, – прохрипел над ухом. – Я тебя согрею.

– Мне не холодно, – пробормотала Света, отодвигаясь. – Другую приблуду найди и грей. А я завтра уеду. Надоело!