– Так ты еще и кусаешься, сволочь. Это все мне за то, что я тебя кормлю. С этого дня будешь зарабатывать на свое пропитание, – сказала мать и вышла из вольера.

Через какое-то время она вернулась. В её руках была веревка. Она обернула веревку вокруг моей шеи и завязала толстый узел, который больно упирался в моё горло. Второй конец веревки она привязала за металлическую трубу, стоящую возле будки.

– Я все равно убегу, – сказала я, сплевывая на землю кровь.

– Я тебе убегу. Вот поеду в село, куплю тебе цепь, и тогда ты никуда не убежишь. А за то, что своровала хлеб, я не буду вообще кормить тебя три дня, – сказала мать и вышла из вольера.

Вечером к матери приехал дядька, который заходил ко мне по ночам и гладил меня. Они сидели с матерью на крыльце, и мне было слышно, о чём они говорили. Дядька курил папирусу.

– Полина, да ты сама подумай, что у тебя эта калека без дела сидит на твоей шее. От неё хоть какая польза да будет, – говорил дядька.

– Да ей четырнадцать только исполнилось, – ответила пьяная мать.

– Ну и что, самый возраст, и ей хорошо, и тебе прибыль какая-никакая. Желающих найдется, я думаю, – сказал дядька.

– Да ну, кто на калеку позарится, – ответила мать.

– Да ты что, за бутылку водки желающих будет хоть пруд пруди, – ответил дядька.

– Ладно, посмотрим, пойдем в избу, – ответила мать, и они исчезли в избе.

Вскоре мать сдержала свое слово, и на моей шее появилась металлическая цепь.

Прошло еще полгода такой жизни. Когда пришли морозы, мать перетащила мое жилище в сарай, где жила корова Зорька. Здесь было достаточно тепло, но очень воняло навозом.

– Ничего, – приговаривала мать, перенося в сарай мою постель. – Человек – такая скотина, что привыкает ко всему. Поживешь здесь зимой, а когда придет весна, вернешься в свою будку. Чтобы тебе не было здесь скучно, с сегодняшнего дня будешь чистить навоз за Зорькой. Вон, посмотри, в углу стоит лопата и совок. Навоз укладывай в тележку, а я буду вывозить его на улицу.