Случаем ли Адель метко попала в цель, Ольга ли Брусакова ее научила, но эти последние слова ее затронули как раз самую больную струну в сердечке Маши Лусьевой. В последнее время к ней упорно сватался столоначальник учреждения, в котором служил ее отец. Человек был приличный, с возможностями успешной карьеры, на виду у начальства. Словом, жених – хоть куда. Отец Маши очень ему покровительствовал и – нудить не нудил, но очень донимал дочь бесконечными разговорами-нотациями, что пора ей пристроиться, а лучше случая – и желать нельзя. Но Маше жених не нравился: казался скучным и пошлым, – в тридцать лет сухарем, а что же дальше будет?! Вообще, к чиновничьему мирку Маша относилась с недружелюбием, и заключиться в нем на всю жизнь представлялось ей жребием почти что самоубийственным. Понимая свою красоту, она даже к влюбленным в нее из этого мирка не имела веры и критиковала их скептически:
– Знаем мы, зачем ему нужна красивая жена. Женится, да и заставит себе карьеру делать. Предоставит кому-нибудь из начальства…
Так что суждение Адели о браке с «чинушей» взволновало Марью Ивановну, как эхо ее собственных мыслей, и с этой минуты злополучный столоначальник потерял чаемую невесту безнадежно навсегда.
Глава 3
В карете, уносившей подруг к родным пенатам, Маша трещала, как канарейка: уж так-то понравилась ей госпожа Рюлина и в особенности приветливая Адель. Ольга угрюмо молчала.
– А картины она тебе показывала? – спросила она, наконец, усталым, скучным голосом.
– Да… Фу, какая гадость!.. Не понимаю, как их можно держать в доме…
– Нравятся иным… – с насмешкой протянула Ольга.
– Но зато Жени Мюнхеновой портрет – какая прелесть! Ольга встрепенулась.
– Как? – бросила она порывистый вопрос, – Адель уже просветила тебя и о Жене Мюнхеновой?
– Фу, Ольга! – удивилась Маша, – «просветила!» как ты странно выражаешься!
– Не в том дело… Ну, ну! что она тебе о Жене наговорила?
Маша передала. Ольга хмурая слушала, покусывая губы.
Когда Маша кончила:
– Ты все-таки этого имени дома как-нибудь не брякни! – посоветовала Ольга, откидываясь в темную глубь кареты. – Хотя твой почтенный родитель тоже довольно невинный цыпленок для своих преклонных лет, однако, может быть, как-нибудь случайно осведомлен… И едва ли ему понравится, что дочка посещает дом, где на стенах красуются непристойные картины, а хозяйки читают девицам лекции о превосходстве содержанок… хотя бы и великокняжеских! – над порядочными женщинами…
– Да я уже и сама соображаю, что тут кое о чем лучше будет промолчать, – поддакнула Маша с важностью заговорщицы.
Ольга странно, неприятно рассмеялась.
– Да, уж лучше помолчи! Однако, как Аделька спешит с тобою… вот спешит! – вымолвила она после короткой паузы, как бы размышляя вслух. – Я не запомню, чтобы она с кем-либо еще так спешила…
– То есть… как это? в чем? Я не понимаю.
– Дружить с тобой уж что-то слишком пылко устремилась… Ты, Маша, как хочешь, твое дело, но все-таки мой тебе добрый совет: не бери очень всерьез, что она тебе толкует… Она ведь у нас соловей, запоет кого хочет…
– Разве она мне все неправду говорила? – недоверчиво озадачилась Маша.
– М-м-м… н-н-нет… правду-то правду, пожалуй, н-но…
– Что же?
– Да талант у нее – так повернуть и расписать правду, что уж лучше бы лгала…
– Однако, Оля, вот это, что она хвалилась, будто у них бывают великие князья, – это-то верно?
Ольга опять вся нырнула во мрак.
– Всякие у них бывают, – послышался сухой ответ.
– И великие князья? – настаивала Маша.
– Ну… иногда и великие князья… вот пристала!
– Так-таки вот – точно мы, в своей среде, друг к другу в гости ходим? совсем запросто?